Мне будет сниться Русь...
(поэма)
Слова: О. Биркле
Исп.: Олег Биркле
Я снова посетил родные мне места,
Где жёлтая луна в равнинах утонула.
Взглянул на небосвод и сонные поля,
И отчего-то вдруг душа моя взгрустнула.
Уныло клён встречал у стареньких ворот,
Несмазанной петлёй заохала калитка,
В саду берёзы сбились в хоровод,
Укрылся дом дождливою накидкой.
О родина! Ступил на твой порог,
Здесь ровно ничего не изменилось:
Тоска и грязь, ухабистость дорог
И сырость, словно Божия немилость.
В глазах твоих я вижу боль и грусть,
Но ты ждала меня, как сына у криницы.
Убогая, залатанная Русь
Та, что теперь далёка от столицы.
Здесь женщины хотят создать уют
В нехитром быте, чтобы скрасить серость,
А мужики ругаются и пьют,
И детвора глядит осиротело.
Меня почти никто не узнаёт,
Лишь дед соседский, выйдя похмелиться,
Кричит старухе: "Глянь-ка, кто идёт?
Поэт, тот, что уехал за границу".
Я подхожу, завёлся разговор.
"Ну как житьё у вас, все ль живы и здоровы"?
Присели, дед немного удивлён,
Да я и сам слегка насторожённый.
"Да что житьё, сынок, — звучит в ответ, —
Мы с бабкой не живём, а доживаем.
Чем Бог пошлёт, тем сыты на обед
И на здоровье уж давно не уповаем.
А ты, гляжу, приехал погостить?
Или по делу на Руси бываешь?
Могилу деда с бабкой навестить?
Всё ж молодец, что дом не забываешь.
Входи в избу, всех вспомним по-людски..."
Войдя, я достаю коньяк французский,
Дед тут же меня хлопнул по плечу,
Вмиг просветлел — вот это, брат, по-русски!
Нарезав сала тонко, хлеб да лук,
Подав к столу, старуха села рядом.
Наполнив рюмки, выпили до дна,
С улыбкой — дед, а я отнюдь с досадой.
От коньяка немного раздобрев,
Старик давай мне задавать вопросы:
"А ты, гляжу, немного поседел,
А в юности-то был такой белесый.
А мы тут давеча на празднике села
Под твои песни в клубе танцевали.
А в День Победы прям у Ильича
Нам школьники стихи твои читали.
Теперь, сынок, гордимся мы тобой.
Ты в книжках пишешь то, что сердцу надо.
А помнишь, как водился с шантрапой?
Ранетки с моего таскали сада".
"Всё помню, дедушка, — я тут же подхватил,
Не раз штаны о твой забор мы рвали.
Ты лучше о сельчанах расскажи,
Кого куда года поразбросали?"
"Теперь уж мало прежних нас в селе —
Старик вздохнул, — куда поуезжали?
И сельсовета старого уж нет
Его администрацией назвали.
Вот ты всё знаешь, и везде бывал,
Скажи-ка, хорошо ли за границей?
И сам-то не жалеешь, что удрал?
А по ночам село родное снится?"
"Не знаю, дед, сейчас мне хорошо,
Но говорят там лучше, где нас нет.
То лучшее, старик, уже прошло,
Где жили мы в большой стране Советов".
"Ах, верно, внучек, вроде к счастью шли,
Потом в осколки всё порассшибали.
Кому теперь такие мы нужны? —
Старик всплакнул, — за что мы воевали?
Неурожай был, вымок весь овёс, —
Дед продолжал как будто всё сначала, —
Зато заметно вырос наш погост,
Там молодых лежит уже немало".
"А что так, дедушка? Откуда этот мор?"
Дед помолчал. "Всё поросло бурьяном,
От безысходности народ туда пошёл.
Кто спился, кто стал просто наркоманом".
Старик вздохнул, налил себе в стакан.
Мы молча с ним ушедших помянули.
"Да, — произнёс он — начался бедлам.
Теперь вот демократию раздули.
Скажи, сынок, на кой нам лях она?
Кому она нужна, свобода слова?
Когда из крыши льёт, как из ведра,
И продана последняя корова.
Америка, слыхал, войной грозит,
Пугает новым кризисом Европа.
Да говорят летит метеорит,
Мир на краю вселенского подвоха".
"Ну что, отец, вопросы мне ясны.
Но вот по нраву будут ли ответы?
Сейчас, старик, куда ты не копни
Законы все, как Ленина декреты.
Ты жизнь прожил и должен понимать —
Эксперименты проводились на народе,
А демократию умом нам не понять,
Она в политике как дань высокой моде.
Твоя администрация тебе
В избе прорехи вряд ли залатает.
А те, кто на "приличной" высоте,
Играючи полмира покупают.
А про войну не стоит говорить,
Америке не по зубам Россия.
Она на теле мира — паразит,
Ей лишь присущи травля да насилие.
Про кризис, дедушка, так тут не угадать,
Долги с кредитами Европе как награда.
А босякам чего переживать?
Не страшен крах тому, кто с голым задом.
Ты говоришь, летит метеорит,
Что звёзды конец света предвещают?
Не он, старик, планету раскроит,
Сам человек себя на части разбросает".
Я говорил, а дед гляжу, притих
И смотрит в угол дальний на икону.
Вдруг тихим голосом с досадой говорит:
"А может, жить по божьему закону?"
Его старуха, вмиг перекрестясь,
Как будто только этого и ждала:
"И я о том твердила много раз,
И в церковь в выходные зазывала".
Наивные, родные старики,
Конечно, верить в лучшее бы надо,
Но не слетятся ангелы с небес
Поправить полусгнившую ограду.
По совести вы жили отродясь
И дождались свою седую осень.
На Бога уповали иль на власть,
Но кто-то вас под старость явно бросил.
Так коротали вечер за столом.
И прежде чем в дорогу собираться
Я, выходя, взглянул на отчий дом
И впору было слёзно разрыдаться.
В тот дом, как в детство, хочется вбежать,
Обнять бы всех, кого любил без края.
Но нет в живых, кто мог меня там ждать,
И жизнь теперь в нем теплится чужая.
Порос бурьяном яблоневый сад,
Клён, как на плаху, голову склоняет,
И вишня, раскачавшись под окном,
Меня куда-то снова провожает.
Я на прощанье обнял старика.
Старуха у околицы всплакнула.
А в небе полусонная луна
Дорогу бледным светом растянула.
Теперь уж я не скоро возвращусь,
Но только по ночам мне будет сниться
Убогая залатанная Русь,
Та, что теперь далёка от столицы.
И уходя, я всё же обернусь,
Надежда в сердце трепетном осталась.
Ты потерпи, моя родная Русь,
Грядёт твой день, уйдёт твоя усталость.
| 
