Николай Сличенко: «Если есть любовь, ревность исключена»

Встречу с Тамиллой он называет чудом и наградой. В будущем году счастливые супруги отметят золотую свадьбу. А в конце 2009-го был другой повод для торжества: 27 декабря Николаю Алексеевичу исполнилось 75 лет

Правду говорят: первую половину жизни мы живем с лицом, данным природой. А потом — с тем, какое заработали своими поступками. На лице худрука Московского музыкально-драматического театра «Ромэн», народного артиста СССР нет и тени внутреннего разлада. Напротив, оно излучает спокойствие, величие и знание жизни. Аголос... Ох, по-прежнему пробирает до дрожи.

БИЛЕТ В ОДИН КОНЕЦ

— Николай Алексеевич, какие события в жизни заставили вас поверить в судьбу?

— Наверное, как и у всех, это потрясения, семейные драмы чудеса. И любовь, которая при— шла как награда и благодать... В моей жизни было не все гладко. Детство — это война. На моё их глазах убили отца, а бабушка умерла от голода. Война застала нашу семью в Харькове. Шел 42-й год. Стояли крещенские морозы. Немцы повально арестовывали евреев, цыган. И папу взяли. Многие семьи ходили по городу, пытаясь хоть что-то узнать о своих родных. Кто-то сказал маме, что надо идти к железным воротам бывшего завода. Мы отправились туда. Одна машина выехала, вторая, третья. А в кузовах плашмя лежали арестованные, и над ними стояли эсэсовцы с автоматами. Огромная толпа детишек, жен, стариков замерла. Вдруг приподнялся один человек, выбросил шапку, и его тут же фашист уложил прикладом на дно кузова. Все — к шапке, и мама тоже. Взяла в руки и окаменела: шапка отца. Нас пятеро у мамы осталось... Говорю, а слезы подступают. Это судьба. — Какой еще эпизод вспоминаете как судьбоносный?

— Меня, неграмотного цыганенка шестнадцати с половиной лет, приняли в театре и полюбили, ну разве это не судьба? Обрести такое! Я уже не говорю о том, что попал в Москву! Ведь после войны мама меня отправила к дальним родственникам, которые проживали в цыганском колхозе Воронежской области. И в каждом доме парнишку готовы были и накормить, и обогреть. По своей сути цыгане — добрые и радушные. Конечно, и я, как мог, помогал старшим. Весь день работал, но молодость брала свое. Вечерами молодые цыгане собирались, пели, танцевали. И там я впервые услышал о существовании театра «Ромэн». — Вот тогда и появилась мечта стать актером?

— На первых порах меня загипнотизировало само слово — театр. Ребята меня подбадривали: «Тебе в артисты надо», и уговорили-таки поехать в Москву. Тогда же в колхозах зарплату не платили, отмечали трудодни. И кто зерно продал, кто картошку, кто творог — в общем, собрали на билет. И провожали всем колхозом. Надо сказать, что билет купили мне только в один конец. Выходит, опять судьба: обратной дороги нет. А я до конца и не понимал, что происходит — ехал как во сне. Прибыл в Москву ночью, пару часов поспал на вокзале, а в семь утра уже пришел в театр. Еле нашел его, но, как говорят, язык до Киева доведет.

«Ромэн» тогда еще находился в Гнездниковском переулке (теперь там учебный театр ГИТИСа). Стал стучать в двери, мне оттуда кричат: «Чего надо?» — «Поступать пришел». — «С ума сошел, в такую рань? Все соберутся только к 11 часам. Спать иди». Я стал ждать. В тот день в театре был генеральный прогон и собрался весь коллектив. Когда главреж театра профессор Московской консерватории Петр Саввович Саратовский объявил перерыв, то попросил никого не расходиться. «Посмотрим, — говорит, — одного паренька». Я прочитал «Белеет парус одинокий...», спел, сплясал. В зале — тишина, страшная такая пауза повисла. И вдруг раздались аплодисменты... Прошло столько лет, а мне до сих пор трудно в это поверить. Потом поднимается человек и говорит: «Наконец пришла мне замена». Это был ведущий артист театра Шишков Сергей Федорович. Меня приняли во вспомогательный состав. Все спектакли сидел за кулисами, выпускали только в массовых сценах, но я знал наизусть все роли. Я попал в свою стихию!

Прошло полгода, и стоило кому-то заболеть, как обращались ко мне: «Сличенко, выручай». Один раз даже меня «приклеили к бороде»: пришлось играть дряхлого старика в спектакле «Плясунья». А было мне 17 лет. Ходил, кряхтел, но выдержал экзамен. В итоге я играл по 30 спектаклей в месяц. Было много приглашений сниматься, руководство не отпускало, потому что я играл, играл и играл. Через несколько лет меня уже стали узнавать, приветствовать. К тому же я понял, что заболел театром навсегда.

«Я В МЫЛЕ, ЛОШАДЬ В МЫЛЕ — КОШМАР»

— Где вы встретились с Тамиллой?

— Конечно же в театре: я пришел в 51-м году, а она в конце 52-го. Несколько лет мы присматривались друг к другу, Потом были гастроли в Азербайджане (Тамилла оттуда родом). Она водила меня по городу, мы очень сблизились. Потом был Тбилиси. Мы выступали на сцене летнего театра, а в саду играл оркестр. Как-то я признался музыкантам, что мне очень нравится песня «Тбилисо». Так вот стоило нам с Тамил-лой войти в парк, как они начинали ее играть. Провожали нас той же песней... С того дня прошло более 50 лет, но каждое утро я встаю и обязательно играю на пианино эту нашу песню. В июне наступившего года мы отметим золотую свадьбу. У нас в семье Тамилла-жена, Тамилла-дочка, Тамилла-внучка, Тамилла-пле-мянница.

— Вы с супругой полвека вместе, и с каждым годом чувства все сильнее?

— А как же иначе? Когда люди находят друг друга, это не земное дело, а небесное. Любовь — самый большой подарок судьбы. И награда. Иногда я задумываюсь: за что мне такое счастье? Может, за то, что много выстрадал, многих потерял? Наверное, так.

— Тамилла тоже прошла через лишения?

— Всякое было. Жили бедно.

— Вы ее ревновали?

— Нет. Если есть любовь, ревность исключена. И она меня не ревновала. Во всяком случае, я об этом не знаю. Да и поводов не было: мы никогда не расставались, никогда не отдыхали порознь, на гастролях всегда вместе. Она замечательный партнер и мать прекрасная. У нас трое детей — Петр, Алексей, Тамилла. Дочка играла в нашем театре, потом некоторое время работала в Америке, родила старшего внука Николая (он уже окончил ГИТИС). Второму внуку Микелю шесть лет.

— У вас были какие-нибудь увлечения, помимо театра?

— Если говорить о хобби, то я страстный лошадник и хороший наездник. Был такой случай. Тамилла снималась в «Дон Кихоте» у Козинцева, и ей надо было проехать на лошади. Козинцеву очень нравилась одна лошадь, но она сбрасывала всех наездников, падала на спину, творила что-то невообразимое. Тогда я на нее сел и терзал минут 40. Я в мыле, она в мыле — кошмар. Массовка ждет с нетерпением: что будет? Села Тамилла. И лошадь пошла без всяких выкрутасов. Все сняли.

— Откуда в вас это?

— Это в крови. Я шучу, что лошади — наши родственники.

— А когда актеров «укрощаете», туго приходится?

— По-разному, но стараюсь все делать по-людски. Всегда можно найти общий язык.

— А какой язык для вас родной?

— Их два: и русский, и цыганский. Мы с детства в семье на них говорили. Когда приезжаем на гастроли в другие страны, цыгане обязательно приходят. Вообще наша прародина — Индия, и действительно в индийском очень много похожих слов. В Россию мы перекочевали 500 лет назад.

— Русскую культуру считаете своей?

— Не могу равнодушно слушать «Калинушку» или «Степь широкую»: что-то невообразимое происходит в душе. Какое-то просветление, чудо. Я почему-то убежден, что когда цыгане пришли в Россию пять веков назад, они услышали протяжные душевные песни и остались здесь навсегда. В моем репертуаре много русских романсов.

«Я БЫЛ КУСКОМ ЛЬДА»

— Вы верите в чудеса?

— Верю, потому что много раз мог погибнуть, но дожил до седин. И в проруби тонул. В детстве это было — до сих пор не знаю, кто вытащил. Но ведь кто-то помог! Я звал, но никто не откликнулся, да и поблизости никого не было видно. Потом я целый час боялся в дом войти, думал, что меня будут ругать. И чуть не замерз. Когда мама меня увидела, с ней стало плохо — я был куском льда. Но я даже не заболел. Разве это не чудо? — Наверное, вас бережет ангел-хранитель?

— Наверное. В связи с этим хотел бы рассказать одну историю. Война. На дворе зима. Есть нечего, топить нечем, холод собачий. А я пришел к приятелю. Вижу, он несет дровишки: собирал их везде, где мог. А одна дощечка, черная вся, закопченная. Не знаю, что меня толкнуло, но я стал упрашивать приятеля не рубить на щепки эту дощечку, а отдать ее мне. Он говорит: «Ты что, меня отец убьет, топить нечем». Ая со слезами умоляю. Как он мне отдал, до сих пор не могу понять. На мне же была дедовская фуфайка до пят, я ее завернул в край фуфайки и бегом домой.

Принес, а мама спрашивает: «Это что?» — «Не знаю...» Не могу продолжать, горло перехватывает. Мама долго протирала дощечку, появился лик. И больше ничего не было видно. Мама поставила иконку в угол. Через неделю она расцвела — это была Знаменская Божия Матерь. Всю войну мы ей молились. Что побудило меня, пацана, взять эту грязную дощечку? Вот они, чудеса.

— Что хотели бы пожелать себе по случаю юбилея?

— Желание одно: чтобы все люди России вздохнули полной грудью, чтобы звучала широкая песня и душа расправилась и ожила. Я очень надеюсь на это.

Tweet

---

Комментарии

05.11.2011 01:08 [perl32@mail.ru]

Всё замечательно.И спасибо что мир подарил нам это явление,которое зовётся Ниеолай сличенко. А почему никогда и нигде не говорится о его сыновьях Алексее и Петре.Помнится Алексей необыкновенно красиво плясал. И ещё почему какая-то грусть и скрытая боль скрыта в глубине этих красивых глаз.Ведь всё как бы сложилось!?

22.02.2019 14:04 Эля

Удивительный человек! Желаю Здоровья!!!

Оставьте ваше мнение

Имя
Email
Введите код 6167