«Голос Америки» Голосом Высоцкого
25 ИЮЛЯ 1980 ГОДА УМЕР ВЛАДИМИР ВЫСОЦКИЙ
При жизни Высоцкого поклонникам его творчества, они же — собиратели -собирать, кроме магнитных пленок с его песнями, было практически нечего: не печатали, не издавали, не разрешали выступать. Правда, он не очень-то и спрашивал, хотя и огорчался, что редко видел свое имя «не латинским шрифтом». Но вот он умер, а... ничего не изменилось: не бросили печатать, издавать и т. д. Будто не умирал. Пара крошечных некрологов в нашей прессе. Все. Зато «латинский шрифт» продолжал торжествовать. И некрологи «в ладонь» и фото к ним. Собиратели и тут не терялись. И ухо настраивали на «вражеские голоса». И слушали с комом в горле. Например, «Голос Америки».
К сожалению, невысокое качество магнитофонной пленки, которой мы располагали при «расшифровке» передачи, звучавшей в эфире 5 августа 1980 года, не исключает отдельные текстовые неточности и пробелы, что, впрочем, не может снизить читательского интереса к этой, уже «музейной», записи.
Звучит песня «Гитара семиструнная» в исполнении Владимира Высоцкого.
В связи с кончиной этого поэта в Москве 25 июля наша сотрудница Людмила Чернова позвонила музыковеду Владимиру Фрумкину, проживающему в штате Огайо. До своей эмиграции Владимир Фрумкин был одним из организаторов выступлений советских бардов в Ленинграде и лично знал Владимира Высоцкого.
— Вы лично знали Владимира Высоцкого. При каких обстоятельствах Вы встретились, и какое лично впечатление произвел на Вас этот человек?
— Я встретился с Владимиром Высоцким в конце 60-х годов, когда я руководил — был такой клуб самодеятельной песни, назывался он «Восток». Существовал он при Доме культуры пищевой промышленности в Ленинграде. И однажды к нам приехал Володя Высоцкий. Помню, он даже был не один. Я что-то сказал публике, которой было столько, что я что-то не упомню, чтобы зал вмещал столько народа. А сколько осталось снаружи — вы себе не представляете! Это были толпы, толпы, которые пытались попасть на наш вечер. И вот так мы встретились с ним. Он пел ряд песен — и известных, и еще не известных... А потом случилось так, что я ему даже помог немножко. Дело в том, что он тогда снимался в кино, и чтобы получить гонорар за песню, ему нужно было представить ноты, а он, как большинство наших бардов-менестрелей, профессиональных знаний в музыке не имел. Как это ни парадоксально для многих звучит, и Галич отчасти — он учился музыке, но профессионального образования не имел, и Окуджава, и Ким, и Высоцкий — это все композиторы-интуитивисты.
Это было на квартире нашего приятеля — он прекрасно записывал. И впечатление, знаете, Высоцкий произвел... У него есть какое-то единство личности и того, что он делал в искусстве. Вот эта интенсивность, напряженность себя в песне. То же самое было в его облике. Я не помню, чтобы он как-то расслаблялся, позволял себе как-то улыбаться, делать паузы, он был какой-то напряженный интенсивно, психологически напряженный. И какая-то в нем чувствовалась боль, что ли... Тоска какая-то чувствуется в его песнях, даже, в казалось бы, смешных. Редко смеешься, когда слушаешь его смешные песни. Это и смех, и горечь какая-то. Был он и в жизни такой: как будто что его гложет, что не дает покоя...
Голос Высоцкого: — Я задумал серию песен о взаимоотношениях мужчин и женщин в различные эпохи. Это что-то вроде истории семьи. Но, конечно, только семьи, там не будет ни личной собственности, ни государства. Просто чистая лирика. Я не знаю... там про неандертальцев и питекантропов. Их вообще, говорят, не было. Никто этих питекантропов не находил. А знаю я кое-что, что и вы все, из каменного века. Ну, и вот такая фантазия, что было примерно там так...
...Звучит песня «В каменном веке».
— Вообще-то этот жанр был до конца 50-х годов неизвестен. Как Вы объясняете его возникновение?
— По-моему, не только в Советской России, но и в России вообще мы не знали фигуры поэта с гитарой. Кроме, пожалуй, поэта Вертинского. Но это тоже был не с гитарой поэт, а с фортепьяно, с маленьким оркестром... И даже не совсем поэт, он, прежде всего, исполнитель был. Это как бы предтеча крупных поэтов-трибунов. Еще можно было бы назвать таких поэтов, как Аполлон Григорьев с его гитарой... и Михаил Кузмин, который свои стихи пел. Это жанр подпольной, недозволенной поэзии... Окуджава, Новелла Матвеева, Галич, Ким... И вот появился Высоцкий, у которого пронзительность, интимность, откровенность сочеталась с театральностью. Сам интенсивный, напряженный, предельно из наших менестрелей...
...Звучит песня «Автозавистник».
— О блатных песнях у Высоцкого. Он ведь начинал со стилизации под блатной фольклор, и это были очень остроумные, очень точные песни в смысле социального адреса. Но вот что оказалось. Что это подражание, эта имитация не доходит до адресата. Он так насытил их чувством и мыслью, что люди, о которых он писал, оказались не в состоянии их воспринимать. Мне рассказывал один из ленинградских бардов, это талантливый Юрий Кукин, что когда он путешествовал по Сибири, и он встречался с людьми деклассированными, ворами, и он им пел песни в порядке эксперимента, и что они не успевали за текстом, это казалось им слишком насыщенным.
Звучат песни «Я в деле», «Песенка о слухах».
— ...расцвет песни связан с временем короткого либерализма. Для жанра нужно некоторое количество кислорода в социальной атмосфере.
Звучит песня «Мой друг уехал в Магадан».
— Галич и Высоцкий. Я на сто процентов убежден, что по их песням историки будут изучать разговорный язык нашего времени. И Галич, и Высоцкий были, может быть, первыми поэтами, кто услыхал и передал самый гибкий, самый живой современный русский язык. Мы лучше узнаем самих себя, понимаем, где мы живем, среди кого.
Диктор: — После трагической смерти Александра Галича Высоцкий включал в свои концерты песни этого знаменитого барда. Мы тоже включили в программу песню Александра Галича. Перед исполнением Галич сказал: «Звучит песня Галича».
Звучит песня «Смерть истребителя в тринадцати заходах».