Остановитесь, он был другим, или Как мы с Высоцким работали в паре

25 января вся страна отмечала день рождения легендарной личности советской эпохи — поэта, музыканта, артиста Владимира Высоцкого. И рядом с нами, к счастью, оказались люди, которые с ним работали, делили беды и радости...

У каждого из тех, кому чуточку «за», есть свой Высоцкий. Писатель, заслуженный артист России Валерий Иванов-Таганский с ним вместе работал в театре на Таганке, много лет они делили одну гримёрку. И конечно, у Валерия Александровича свой взгляд, которым он щедро делится, приоткрывая завесу тайны характера Высоцкого. И вот я уже понимаю, что актёр — это, конечно, профессия, но ещё больше — существо самого человека, в котором целый океан бушующих частиц...

Сам по себе Таганский — большой интеллигент: это есть и во внешности, и в манере держаться, в речах, словах и тоне. Но — будь хоть один- единственный слушатель — он раскрывается, как маковый бутон: становится артистом и играет, словно оказавшись на сцене. Так, играя, рисует портрет Высоцкого, складывает его образ будто из паззлов, но паззлов много, а он играет вдохновенно и с азартом, не только голосом и жестами, а всем своим «я», и потому совершенно отчётливо видишь, как схлестнулись Гамлет и Лаэрт над могилой несчастной Офелии. Гамлета играл Высоцкий, а Лаэрта — Иванов-Таганский. И ещё не раз случалось им работать в паре. Не только на сцене. «Мы с симпатией друг к другу относились», — скажет Валерий Александрович об этом. И были совместные работы: «Десять дней, которые потрясли мир», «Пугачёв», «Жизнь Галилея», «Павшие и живые»... И бар Эрфурт в Вильнюсе, куда оба они рванули отомстить зарвавшемуся барабанщику...

— Я в то лето не поехал домой в Ригу, — скажет мне Валерий Александрович о первом знакомстве с Высоцким. — Остался в Москве. Это было ещё до театра, в 1962 году, после первого курса Щукинского театрального училища. Вдруг моя сокурсница Нила Животова приводит к себе в комнату Володю Высоцкого. А он — позже я понял — недалеко там жил от Рижского вокзала. Нила была высокая, красивая, длинноногая, но смурная, за то и пострадала: её потом отчислили. Как сложилась судьба Нилы, не знаю, но мне она нравилась. Так вот, Володя. Я его не знал. Он появился с гитарой. А на гитаре вместо ремня — белый электрический провод. И начал петь. Это был городской фольклор, песни, мне незнакомые. У него были не только свои, но когда он запел свои — мне это страшно понравилось. И поскольку он увидел азартного человека, с интересом к нему относящегося, Нила как-то отодвинулась на второй план, и мы стали с Высоцким разговаривать, он спрашивал, откуда я и кто...

Валерий Иванов был профессиональным боксёром, чемпионом Латвии, мастером спорта. Тренер Лавренович, увидев вдруг его в рижском ТЮЗе, был потрясен: «Валера, ты плохой артист, никудышный, — стал уговаривать он подопечного, опасаясь потерять его в спорте. — Ты боксёр выдающийся. Не ходи в театральное, а?» Но Валера пошёл. И жил в общаге на Трифоновке, куда к Ниле явился Высоцкий и, разговорившись с новым знакомым, остался у него ночевать.

— Утром продрали глаза. «Слушай, а ты действительно боксёр? — спрашивает Володя. — Ну, давай попробуем, я тоже умею!» И в этой комнате мы стали боксировать. «Да, — сказал Володя, поняв, что перед ним человек, который и вправду серьёзно владеет этим искусством.— Не ожидал!»

Они попрощались, и Высоцкий ушёл. А в 1966 году Валерий Иванов с головой окунулся в театр на Таганке, и здесь они снова встретились. Высоцкий играл в спектакле «Жизнь Галилея», был лидером театра и уже входил в тройку ведущих артистов. Иванова тут же ввели в этот спектакль, он стал играть Согрэдо, друга главного героя.

— На одном из собраний Володя встаёт и говорит: «Вы знаете, дорогие друзья, у нас всё-таки молодой коллектив. Надо заниматься спортом: театр требует этого. Лидером спортивной секции предлагаю Валерия Иванова». И я быстро сделал штанги из грузил, которыми крепятся декорации, потребовал у дирекции купить гантели, артисты стали качаться. А дело в том, что и «Пугачёва», и позже «Гамлета» мы играли по пояс голыми. И, разумеется, все хотели выглядеть привлекательно, иметь подтянутое тело и на женщин впечатление производить. Высоцкий был как статуэтка — его так Эфрос назвал. «Володя, — говорит, — вы к к статуэтка на сцене: очень пропорциональный». И он лепил себя, своё тело... Перед «Пугачёвым», помню, мы разминаемся, делаем отжим от пола. Он сорок раз отжимался очень легко. А вот попробуйте-ка с лёту сорок раз! И я хорошо помню: мы считали. Но это ж было так, не на рекорд, просто разминочное упражнение, чтобы всё запело, заиграло...

Чтобы «заиграло» — было очень нужно. Шёл 1974-й, «Десять дней, которые потрясли мир». Высоцкий и Иванов- Таганский оба играли в этом спектакле главную роль: то один, то другой...

— Однажды в Вильнюсе, на гастролях, мне в номер звонит Любимов: «Валерий, немедленно приезжай! Высоцкий не в форме».

Первая сцена. Называется «Рожи болота». По всей сцене — серая тряпка, вся в прорезях, в них появляются разные маски. Последняя — главная. Для неё из рук делали лестницу, по этим рукам последняя маска в зелёном френче и наклеенном парике поднимается и становится на плечи пантомимистов. Это были

Медведев и Слава Спесивцев (Вячеслав ныне народный артист, известный режиссёр). И вот, опираясь на эти плечи, нужно было произнести монолог:

«Граждане несчастной России! Соотечественники! Братья! К вам обращаюсь я, друзья мои! Вам лгут! Вам лгут, когда заклинают ради чужой славы отдавать свои жизни. Разве не истина, что некоторые авторитеты живут во дворцах, окружённых парками, лебедями, и стерляжьей икрой на завтрак, а вот вы,* прочие граждане, не имеете даже куска хлеба...»

И вот Володя произносит потухшим голосом: «Гражда-а-не-е...» — и ноги ходят ходуном... Любимов мне говорит: «Быстро переодевайся!» Я сыграл остальные пять сцен, а когда спектакль кончился, смотрю, Высоцкий стоит где-то в глубине, с красными глазами. Говорю: «Володя! Что случил ось-то? Всё ж было нормально». А он: «Валера, ты можешь поехать со мной на драку?» — «Куда?» — «Здесь, в Вильнюсе, бар "Эрфурт"». — «Хорошо, поехали. А где твои друзья?» — «Никто не соглашается».

Во дворе стоял «ВМ\У». Ещё не «Мерседес», но уже не «Рено», подаренный Мариной Влади. Мы сорвались с места, сразу — сто километров в час. Темперамент прёт: он рассказывает, что случилось. Оказывается, Володя провёл вечере девушкой, барабанщицей в оркестре гостиницы «Интернациональ», а наутро её молодой человек — барабанщик из оркестра бара «Эрфурт» — её избил. И она позвонила Высоцкому...

Высоцкий видел, что может Иванов. Однажды под Новый год в театре был бал. Один из гостей, которому Валерий чем-то не понравился, взял горящую свечу, подошёл к нему и — кап, кап, кап, — вылил растаявший парафин на его новенький чешский костюм. «Что вы делаете? — воскликнул интеллигентный Иванов. — Это же не дело! Да! Давайте спустимся вниз!» Пока спускались, Иванов оценил обстановку: по весу противник был как минимум на четыре категории выше. Амбал, одним словом. Вышли в фойе. Две ступеньки от гардероба. Иванов понимает: надо бить, иначе опоздает. Нанёс ему удар справа — голова ушла влево, и тут последовал мощный и точный удар левой. Противник повержен. В этот момент появляется Высоцкий (решил сбегать за гитарой), видит сцену и произносит: «О, Валера! Левой рукой! Такой удар — браво!»

— И Высоцкий мне в машине говорит: «Валер, я помню, как ты бил левой! Ты не бойся, я очень хорошо работаю в паре».

Мстить, так мстить, — и мы договариваемся, как действовать. Наконец, подъехали к главному входу. «Я — Высоцкий», — кричит Володя дежурному, который нас не пускает. «Я не знаю, кто такой Высоцкий, — отвечает ему. — Здесь нельзя проходить». Тогда Володя спрашивает: «Валера, у тебя есть деньги?» — «Есть». Даю ему пять рублей. Он суёт деньги дежурному: «Вот вам пять рублей, пропустите!» — «Здесь нельзя, — твердит тот. — Зайдите со двора».

Что делать — пошли со двора, но машину на всякий случай развернули .Так, чтоб можно было бежать, если придётся. А при входе со двора наверх ведёт винтовая лестница. Поднялись, видим: круглая танцплощадка, по кругу — столы, тут — оркестр, а здесь — спуск в зал... И вдруг Володя видит этого барабанщика и как Сирано де Бержерак прыгает прямо в центр зала и начинает обличительный монолог с ненормативной лексикой: «Ах ты... Я тебя...» Бежит на авансцену, надеясь вспрыгнуть на неё легко, но зацепился ногой и — полетел! Его начали бить. Я выскакиваю с репликами: «Это же Высоцкий! Что вы делаете?! Остановитесь!» На меня ноль внимания.

Пробиваюсь к этому барабанщику и врезаю ему, он летит прямо в панбархат, что украшает задник. Ну, тут уж налетели и на меня. Справа, слева — весь оркестр на нас навалился. Я хватаю Володьку, отталкиваю, и мы срываемся по винтовой лестнице вниз к машине. Оркестр — за нами. Героическое «смывание» двух гладиаторов. И когда, наконец, выбегаем во двор, видим, что въезжают две машины. Такси. Из них выходят Иван Дыховичный, Борис Хмельницкий, Анатолий Васильев, Виталий Шаповалов, Иван Бортник... Узнав, что мы отправились с Высоцким вдвоём, они решили ехать на выручку. Тут уж — стенка на стенку, и литовцы остановились...

Конечно, это всего лишь эпизод, один паззл из тысячи, но из них складываются характеры. У Валерия Иванова-Таганского таких паззлов — множество. Один из примечательных — песня «Про гимнастику», которую Высоцкий спел своему другу после разминки перед спектаклем, сидя в одних трусах в гримуборной...

— Ночью сочинил, а утром мне до «Пугачёва» спел. Я обалдел от этого: сидим в гримёрке, в таких длинных трусах, и он поёт...

Сколько было подобных посиделок! Сегодня, когда Володю Высоцкого «приватизировали» те, кто и в глаза его не видел, хочется крикнуть: «Остановитесь, он был другим!»

Tweet

---

Комментарии

Оставьте ваше мнение

Имя
Email
Введите код 9420