Из последних писем Анны ГЕРМАН: «Я могла бы спокойно погрешить — я уже за все оттерпела!»

14 февраля исполнится 75 лет со дня рождения певицы

«...И даже в краю наползающей тьмы, за гранью смертельного круга, я знаю, с тобой не расстанемся мы...» Об Анне Герман люди говорят, притушив голос или полушепотом... Те, кто работал с ней, называют ее Ангелом. Все знали, что эта хрупкая женщина смертельно больна и выступает вопреки запретам врачей, переживая страшные моральные и физические страдания. До последнего, пока еще оставались силы, она пела вживую. Мужественно и самозабвенно. На сцене падала в обморок, а пережив эту «маленькую смерть», вновь выходила на сцену — петь... И вновь — на грани. Словно смерть и жизнь спорили рядом, пока она ПЕЛА, разрывая душу. В ее песнях остались кровоточащая, живая боль, мучение, отчаяние, тревога, горькая надежда, светлая доброта...

Кто-то верил, как и она сама, в ее чудесное исцеление, кто-то... тихо отводил глаза. Но все понимали, что светлая душа Герман навсегда останется с нами в ее песнях. Певица действительно оставила после себя невероятно чистую и светлую память. Скоро в Москве будет издана книга ее биографа Ивана Ильичева «Неизвестная Анна Герман». Автор впервые предоставил для публикации в «КП» еще никогда не публиковавшиеся письма Герман к московской подруге и ее редкие фотографии.

Память восстанавливала по песням

Творческий путь Анны Герман полон страданий. После страшной аварии в 1969 году в Италии она 14 дней провела в коме, потом полгода — в гипсе. Вся левая часть тела не работала, приходилось заново учиться ходить. Полностью потеряла память, так что ей объясняли, что она певица, включали ей записи ее песен. Герман слушала их и пыталась все вспомнить. После аварии голос потерял былую силу, но обрел новое, проникновенное звучание. Поменялся репертуар, в который добавилось много лирических, грустных песен... Вопреки запретам врачей Герман родила сына от любимого мужа. И в ее жизни — личной и творческой — начался стремительный взлет...

На пике популярности в начале 1980-х Анну настигло очередное потрясение — доктора обнаружили рак. Анна чувствовала себя плохо, но продолжала гастролировать. После последних гастролей в Австралию легла в больницу, где ей сделали три операции. По признанию ее родных, к концу жизни певица крестилась. Писала музыку к молитвам. Последним ее желанием в жизни было: если она выздоровеет, больше не выходить на сцену, а петь в церкви для Бога... Незадолго до смерти ее терзали страшные боли. Но, как только приходила в сознание, просила поставить записи ее песен... «В своей книге я собрал письма Анны и рассказы очевидцев о ее последних гастролях в Союзе, она давала огромное количество концертов (по два в день), и так 2 месяца, — рассказывает Иван Ильичев, автор книги «Неизвестная Анна Герман». — Ей нужно было купить себе дом в Варшаве. Ценой собственного здоровья она приобрела жилье, в котором успела пожить всего несколько лет».

...Герман всю жизнь дружила и переписывалась с московской подругой Анной Николаевной Качалиной, музыкальным редактором студии грамзаписи «Мелодия». Качалина передала письма Герман для книги о «белом ангеле польской эстрады». Мы решили опубликовать фрагменты писем разных лет.

«Я счастлива, когда работаю»

«Дорогая Аничка! Ах, как я вчера обрадовалась Твоему письму! Значит, покупают нашу новую пластинку и не отдают обратно с рекламацией?!. Эх, если бы у нас с Тобой время было, то мы бы не то еще сделали, правда? Я, Аничка, ежедневно вспоминаю Тебя. Все, все связано с Тобой. Ведь каждое письмо (а их много приходит) из СССР -это благодарность за песни. А если бы не Ты, их бы не было... Для одних в жизни это только «приложение», а для меня это самое главное — радость и смысл моей жизни. Вот говорят, теперь ребенок все изменит. Не думаю. Я буду все делать, чтобы он был здоровый и счастливый, но никто ведь от меня не требует, чтобы я перестала делать то в жизни, что дает и мне счастье и удовлетворение, правда?»

22 ноября 1975 года.

«Дорогая Анюточка!

Чем дальше от Тебя и наших дел — тем больше я скучаю за Тобой и всей московской атмосферой. Знаешь, я сама не разберусь — почему все-таки так... Здесь есть все, что может человеку облегчить жизнь. Но вот встречаюсь с моими знакомыми, смотрю им в глаза и говорю, и шучу — и они тоже, — а все-таки между нами стена какая-то, у них другие проблемы, совершенно не понять друг друга. Какие-то невидимые нитки-паутинки тянут человека (сильно) туда, где земля родная. Концерты идут уже 10 дней, проходят хорошо, много ездим на нашем автобусе. По дороге мне очень нравятся маленькие городишки — очень красивые домики, все в цветах и деревьях, разноцветных кустиках, каждый дом другой, как в сказке — кустики, трава, всё пострижено, ухожено, -даже ходить жалко! Красиво!»

3 мая 1976 года, Бостон.

«Аничка моя дорогая, здравствуй!

Сегодня Збышек (сын. — Прим. ред.) делал писю-писю. Это значит (нет, нет — не то) — именно писАть. Конечно, на бумаге он писал недолго. Сразу перешел на стол и потом на свою рубашку и ножки... Я была так неосторожна, что нарисовала Ему машину. Потом я битый час рисовала машины до «обалдения»! А когда он засыпает (я с ним, пока он не уснет), он теперь говорит: байка — значит сказка. Ну и я начинаю: жила-была, нет, лучше жил-был громадный старый трактор... И мой сыночек, восторженно улыбаясь, бормочет, засыпая: «Дым... трр-рр... колёса... дырка...» Ни королей, ни принцесс — ничего не надо. Лишь бы заржавелая дырка, бензин и колёса. Вот так... Говорят, что это нормально».

Июль 1977 года, Варшава.

«Я в Донецке с группой — 400 человек. Здесь проходят Дни дружбы молодежи польской и советской. Мои земляки-режиссеры, которые слышали, что я здесь популярна (поэтому пригласили), кажется, понятия не имели, что это слово значит. Каждый поет в программе одну вещь, а я с трудом ухожу со сцены после четырех песен, и то извиняясь и обещая приехать на сольный концерт. Как мне приятно, Аничка!!! Ты знаешь, я счастлива действительно, только когда я работаю, работаю до «потери сознания». Мы действительно для этого созданы. Когда спокойно, тишина, никто никуда не торопит — чувствуешь, как минуты уходят куда-то навсегда... Это очень неприятно — лучше уж работать, чем... спать!!!»

Октябрь 1977 года, Донецк.

«Надо надеяться на хорошее»

«...Здравствуй, моя дорогая Аничка! Ну и дела... Как доктора добрались до меня... то прямо хотели меня сразу оперировать. Но пока я не согласилась... Еще чего! Это легче и быстрее всего — «всё отрезать...» Пришла болезнь, и я должна все бросить. Значит, совсем не так я сильна, как мне все кажется, что я все могу. Жалко, все до осени отложено. В Союз тоже раньше, чем в ноябре, не приеду. Все идет по плану судьбы, и еще не пора... Аничка, давай опять надеяться на что-нибудь хорошее в ноябре. Я иначе жить не смогу».

Май 1980 года.

«Дорогая моя Аничка!
Ну вот... уже целую неделю я сижу в больнице... Не сижу, конечно, а лежу — и только раз в день позволяют мне встать и с костылями пройтись туда-сюда... Дело хуже, чем думали. Воспаление внутренних вен. Тут и операция невозможна. Дают мне блокады, пилюли, компрессы, пенициллин, стрептомицин, разные другие цин...

Все так ужасно больно, что я, по-моему, теперь могу спокойно погрешить, — я уже за все «оттерпела».

Конечно, немного нога стала худее. Обещают меня подержать долго -2-3 месяца, и потом совсем другой режим жизненный. Главное — не стоять! Сидеть — только по-американски, т. е. с ногами на столе. Что же получается, что петь я буду лежа, что ли? Вот такие весточки пока. Мальчики мои (сын и муж. — Прим. ред.) бегают голодные и грязные... Целую тебя и твоих родных и так хочу к тебе — селедочки поесть, так хочу... Твоя Аня».

23 июня 1980 года.

«Анюточка, дорогая моя, ну просто какой-то кошмарный сон наяву! Никто и ничего не помогает. Больница мне скорее повредила, пока все говорят: ничего не поделаешь — так уж будет до конца.

А я не могу поверить — всё кажется, завтра проснусь, и все это будет» только плохим сном.

Да, год получился не очень счастливый. Теперь как раз за окном деревья шумят уже по-осеннему и довольно прохладно. А я совсем не согрелась еще ни разу...»

«Дорогая Аничка!
Мои дела неважные. С ногой все хуже, и, кажется, начало было не с ноги, а с лимфатической железы — там, где нога начинается, — теперь уже и вторая железа болит, хотя такой опухоли еще нет. Подозревают (вернее, один врач) самое невеселое, и, правду говоря, все так выглядит... Я думала, что это связано со сквозняками за кулисами и т. д. Ну ничего, одно ясно, что я так скоро петь не буду...

Всем привет передай, Анюточка, а я уж ТОЛЬКО ТЕБЕ пока писать буду, как что-нибудь выяснится, ладно?»

1 декабря 1980 года (после последних гастролейв Австралии).

«Аничка, доброе утро!
Я уже с 6 утра сижу и жду медсестру — опять анализ крови надо сделать. Я еще дома, хотя уже целый месяц почти меня ждут в больнице, чтобы оперировать. Сделали все анализы и даже такие слоевые снимки внутренностей в такой американской машине-компьютере — их только две в Польше. Там, как в кино, все видно, что у нас там, в середине. Оказалось, внутри вся левая сторона у меня тоже сильно повреждена от Италии (из-за аварии. -Прим. ред.)... Лечить можем, только когда откроем живот и точно узнаем, что это. Так сказали профессора... Это значит, что мне половину «мешка» вырежут. И вот это мне пока не нравится. Может быть, все притихнет хоть. Ведь жила же я с этим «башмаком-почкой» с 67-го года, может, и дальше как-то пойдет. Малокровие сильное, и вообще силушки нету. Ну посмотрю еще немножко — ТУДА успею всегда».

3 февраля 1981 года.

«Дорогая моя Аничка!
Все последние анализы я сделала, и в последний визит в онкологический институт профессор сказал мне (они теперь все в глаза...), что вся левая сторона больна — в Италии была повреждена левая, и часто от сильных ударов с годами образуется рак в этих местах. Хотели уже месяц назад все вырезать и выжечь кобальтовыми лучами. Я не согласилась, т. к. рак не «любит» ножа и света.

Тем более что сам профессор мне не давал шансов. Даже сказал: «А вообще... мы ведь все идем туда же. Немножко раньше или позже — не такая уж разница...» Поэтому нет смысла причинить себе еще страшную боль «даром». Аничка, я страшно устала от боли, даже не плачу, а хочется очень лежать и спокойствия. Даже песен не жалко... потому что больно. Все стало неважным. Но, как только приходит день, когда мне чуть легче, хочется петь. Твоя Аня».

27 февраля 1981 года.

...Здоровье Анны ухудшалось, вскоре она уже не могла сама писать — медсестры иногда писали под ее диктовку. Но светлых периодов становилось все меньше... В августе 1982 года Анну перевезли в военный госпиталь в Варшаве. 25 августа ночью во сне она тихо ушла. Успела только сказать мужу: «Мне нетрудно уйти!» Этой фразой она попрощалась...

Tweet

---

Комментарии

Оставьте ваше мнение

Имя
Email
Введите код 2008