Певица Евгения Смольянинова: «Всегда хорошо брать повыше»

Обладательница одного из самых дивных голосов России Евгения Смольянинова родилась в Сибири, училась в петербургской консерватории, живет в Москве. Но регулярно привозит в любимый город на Неве новые программы, в которые неизменно включает произведения, буквально извлеченные из «небытия». Сокровища своего нерукотворного «ларца» она нашла в редких архивах и фольклорных экспедициях.

Смольянинова — автор и аранжировщик песен на стихи Лермонтова, А. Толстого, Блока, Пастернака и других классиков. Ее «серебряный» голос звучит в фильмах — «Дорога», «Мусульманин», «Садовник», «Китайский сервиз». Она -лауреат премии «Национальное достояние России», обладательница золотой медали «Честь и достоинство», кавалер ордена «За служение искусству». Ее 25-летний путь в искусстве отмечен наградой Русской Православной Церкви -орденом святой княгини Ольги.

Каждый концерт артистки — это рассказ об истории песни на Руси, обращение к духовным истокам песенного творчества. Он предваряется звенящим, как русские бубенцы, родниковой чистоты романсом «В лунном сияньи», который звучит в исполнении певицы уже более 10 лет и стал ее визитной карточкой. Он исполнялся на «бис» и в переполненном зале у Финляндского вокзала, где после концерта мне удалось немного побеседовать с любимицей петербургской публики.

— Евгения Валерьевна, как получилось, что основное место в Вашем репертуаре заняли романсы и духовные песнопения, а не эстрадные песни?

— Был такой фильм — «Жизнь Клима Самгина», я его озвучивала и как раз героиню, которая пела романсы. Кино всегда приходило мне на помощь в неожиданную минуту и давало творческие импульсы.

— То есть, не было бы фильма

— не было бы и певицы Евгении Смольяниновой?

— Нет, певица к тому времени уже была. А вот пела бы романсы — это вопрос.

— А кто открыл талант — родители, школа или самой хотелось петь в детстве?

— Он как-то сам открылся и очень долго не закрывался (смеется). Пела я в детстве много. Собственно говоря, все время пела, это было мое основное занятие. Училась играть на пианино в музыкальной школе, но в свободное время все время пела. Причем все то, что слышала. Слышу по радио Аллу Пугачеву — пою ее песни, слышу Анну Герман — подпеваю...

— А первые слушатели как воспринимали Ваше пение?

— Пока была ребенком — несерьезно. А впоследствии — со вниманием. Знаете, в человеческом голосе, если он есть, скрыта какая-то притягательность. Это магнит — не важно, большой ли, маленький ли голос, женский, мужской... Важно, что люди к нему тянутся, он вызывает желание слушать. И ты сразу понимаешь, что ты — певец, а рядом — слушатели. Что их что-то цепляет в твоем голосе. Твоя внутренняя личность, которая звучит через него. Говорят, когда человек поет, он абсолютно обнажен и полностью раскрывается. Через голос можно понять, что он из себя представляет, можно «услышать» его досконально.

— Вы задумывались о том, какой представляетесь зрителю?

— Думаю — хорошей, замечательной (смеется). Зритель сопереживает, его привлекает на концерт возможность пережить гамму чувств. Сейчас время такое — не провоцирует на разнообразие и богатство эмоций. Жизнь стала схематичной и требует грубости. А искусство пробуждает чувство изящного, вызывает некую синхронность в душе: человек хочет возвышенности, утонченности.

— В начале творческого пути Вы много ездили в экспедиции, изучали песенный фольклор Севера России. Наверное, это и был главный импульс к выработке собственного творческого стиля?

— Да, это красивая история. Сначала ездила по всей стране с довольнотяжелым магнитофоном и с маленьким сыном за плечами в рюкзаке. В Псковской области нашла одну выдающуюся исполнительницу — Ольгу Сергееву, ее голос звучит за кадром в фильме Андрея Тарковского «Ностальгия».

Эти бабушки, как я их называю, уже от нас ушли. Но если видишь даже каплю воды, знаешь, что такое вода. Это был некий ключ, мне встреч с ними хватило, чтобы обрести дыхание. Фонограммы я слушаю, но сейчас уже редко. Есть какая-то другая память, она не в записях, не в фотографиях и вообще не фиксируется на обычных «носителях», которые всегда могут подвести. Она хранится в сердце. Эти встречи «записаны» на скрижалях души, они повлияли на всю последующую жизнь. Внутри появилась какая-то отметина, которую уже не вытравишь ничем.

— Вы много концертируете, как удается сохранять себя?

— Это не так легко — путешествовать, но уже превратилось в некий долг: если куда-то зовут, обязательно еду. Есть такое ощущение — люди должны меня услышать, поплакать, порадоваться. Что русские песни, романсы, духовные песнопения должны исполняться, учитывая, что они редко звучат по телевидению, где, в основном, крутят попсу. А такая музыка — можно сказать, труд ручной, единичный. У меня есть ощущение исполненного долга, что зарабатываю не поверхностным копированием, не количеством концертов, а качеством. Это такой старинный способ — ездить по залам — большим, средним, малым, в самые малопосещаемые уголки. Мы с музыкантами в таких местах были, что самим странно — как там может что-то звучать, кроме того, что у всех на слуху. И видели такую замечательную человеческую реакцию, что делаешь вывод: географическая удаленность, так называемая провинциальность, положительно сказываются на людях, они менее «раскормлены» СМИ, более восприимчивы и душевно тонки.

— У Вас серьезный репертуар, сейчас много поете Александра Вертинского и вообще «мужских» песен. Как их встречает зритель?

— Для меня нет различия — мужской или женский. Я исполняю песню или романс как будто читаю какую-то книгу, ни в чем себя с ней не соотнося, но помня, что она обращена и ко мне. Это театр, игра от начала до конца — я рисую образ героя или героини. Рассказываю с выражением, с помощью интонации. Потом есть традиция — певцы или певицы не разделяют «мужской» или «женский» вариант романса, так делали Вяльцева, Плевицкая и многие другие. Пели всегда то, что отзывается в душе. Это как молитвы, мы ведь тоже читаем их в мужском роде. Я пела и абсолютно мужские песни, например, Высоцкого. А Вертинский

— это школа артистизма, материал для упражнений, на котором учишься и обретаешь новые навыки. Судя по реакции, зритель воспринимает мой подход.

— В романсах много страстей, свойственных для обыкновенного плотского человека. Вы пытаетесь их как-то преодолеть?

— Да, бывает, в этом упрекают. Один совершенно неадекватный молодой человек все писал мне, что я воспеваю порочные связи, ссылаясь на романс «Не уходи, побудь со мною!». Понимаете, когда с эстрады начинают эти чувства приземлять, популяризировать, так оно и получается. Но страсть страсти рознь. У меня характер другой. Мне не хочется работать молотком, кайлом — петь страсть. Мне хочется работать тонкой иглой, проникать в потайные места души. Вот, говорю я себе, здесь низенько, а может быть и повыше... Я убеждена, что всегда хорошо брать повыше. Музыка не сегодняшнего дня, она не дает низко уходить.

— Что бы Вы пожелали читателям газеты в преддверии Рождества Христова и Нового года?

— Хочется избежать банальности — с новым годом, с новым счастьем. Счастье не бывает старое. Знаете, то что елки у нас наряжают чуть ли не в октябре, означает недостаток теплоты, необходимой каждому человеку. Я выросла в Сибири, в провинции. И эта наша отдаленность, заснеженность пробуждала в людях способность к душевному теплу, открытости, сближению. Когда кругом дикие просторы, страшно и холодно, люди внимательнее относятся друг к другу. Оглянитесь, посмотрите в глаза тем, кто рядом, оцените этот дар, порадуйтесь, поблагодарите за то, что у есть близкие — дети, друзья, любимые, родители. Вот за эту радость надо благодарить, за неодиночество, за то, что есть рядом близкое сердце. Человек, с которым можно традиционно поднять бокал шампанского. И поблагодарить его за пережитые вместе боли и радости. Как певица, я всегда за то, чтобы за столом звучали песни — не в записи, а вашем хоровом исполнении.

Tweet

---

Комментарии

Оставьте ваше мнение

Имя
Email
Введите код 4580