Северный Орфей
В связи с опубликованными в номере 11 журнала "Наша родина" и в номере 12 журнала "Огни Болгарии" за 1981 год материалом Любека Георгиева "Его высочество Высоцкий" в редакцию поступило много писем от болгарских и советских читателей. Они интересуются подробностями жизни, песенно-поэтического творчества и артистического пути Владимира Высоцкого. Редакция журнала возложила на своих сотрудников Радку Димитрову и Димитра Деляна собрать в Москве дополнительные данные о выдающемся советском поэте и исполнителе.
"Нельзя сказать — иду в ногу со временем — это слишком высоко. Просто беспокойство времени, его парадоксы постоянно живут во мне, требуют выражения".
Владимир Высоцкий
В зеленой тени Ваганьковского кладбища, перед церковью со звездными куполами милиционер терпеливо объясняет, где находится могила Есенина. Что же касается Высоцкого, то объяснения не нужны: не успев ступить на кладбище, поражаешься при виде кургана цветов, принесенных, казалось бы, со всей России, со всех концов Советского Союза. Прошло два года с тех пор, как его похоронили, а подвижные парапеты около скромной плиты с надписью "ВЛАДИМИР ВЫСОЦКИЙ — 1938-1980" все еще не убраны. Опираясь на них, молча стоят люди.
В театре на Таганке, у окна в старой гримерной стоит столик с полустершейся табличкой "...соцкий", в зеркале над которым так и ждешь увидеть напряженное лицо, знакомое по стольким портретам, глаза, в которых все еще борются вопросы, взрыв и шутка, вплетенные в звук обыкновенной желтой гитары, которая навсегда осталась висеть в фойе театра. Каждый вечер под ней появляются вазы с цветами.
Чем же столь близок людям тот, кого здесь зовут Владимиром Семеновичем или просто Володей? Какова связь между ними и огромным множеством людей, заливающим улицы, площади, эскалаторы столичного метро? Что он дал им и что получил от .них, чтобы остаться неповторимым и бесконечно множащимся в кассетах и на магнитофонных лентах — его живой голос живого чело-зека, который продолжает разговаривать, шутить, петь о будущем?
Для нас, иностранцев, это не до конца выясненный вопрос, хотя сердцем мы ищем ответа и предугадываем его. Владимир Высоцкий, наряду со своими перевоплощениями в Галилея, Гамлета и Свидригайлова, сумел перевоплотиться и в сотни простых людей: солдат, водителей, отправляющихся в дальний рейс, летчиков, нефтодобытчиков в тайге, охотников, легкоатлетов, покорителей вершин или просто людей с улицы навеселе, таможенников, подследственных, боксеров, укротителей буйных коней, капитанов с фронтовыми воспоминаниями... (перечисляю произвольно, под влиянием последних услышанных песен). Этот необыкновенный исполнитель собственной поэзии, с набрякшими венами на висках, который во время пения нередко напоминал шахтера, казалось, спешил посредством необозримой галереи образов показать свой народ со всеми его профессиями, состояниями,
Более того — путем обобщений и метафор ему удалось выразить героическое, необъятное, устремленное вперед человеческое начало русского гения, как, например, в песне о строителе, шагающем над бездной по натянутому стальному тросу — словно по нерву, чтобы пройти три четверти пути... и чтобы вслед за ним сразу тронулся другой!
Николай Лукьянович Дупак, директор Театра на Таганке, в беседе, которую он не пожелал назвать интервью, сказал мне: "Он откликался на каждое событие. В песнях его отражено развитие, история нашей страны за данный период. Это живая песенная летопись. Он был настоящим патриотом и интернационалистом. Не будучи членом партии, он был настоящим партийным человеком. Безотказным"...
И если ему не удалось полностью вместить все в свои "сорок с лишним" испепеляющих лет, то с уверенностью можно сказать, что он нашел высочайшее созвучие, с которым поэт может только соприкоснуться, — любовь миллионов людей.
Многие верили, что его перевоплощения в песнях — плод личного переживания. Сам он говорит: "Спрашивают меня: "Вы, случаем, не тот Владимир Высоцкий, с которым мы вместе выходили из окружения под Оршей?" Или, к примеру: "Вы не воевали в таком-то и таком-то батальоне I Украинского? У меня был друг, голос его похож на ваш..." и т.д. Нет, разумеется, я на мог выходить из окружения, в то время меня могли только вынести..." В годы войны Высоцкий был ребенком.
Самые разные люди чувствовали его близким, чуть ли не коллегой. Согласно этой наивной уверенности, он должен бы был иметь сотни профессий, навыков, талантов; водитель с водителями, прыгун с прыгунами, криминалист, летчик... впрочем, на Таганке все еще помнят, как его похитили летчики! Узнали его, взяли с собой в пассажирский лайнер.
А на следующий вечер должен был состояться спектакль с его участием. На другой день утром главный режиссер получил телеграмму с Дальнего Востока: "Все в порядке, не беспокойтесь, вылетаю обратно". Паника прекратилась, но изумление осталось: Володя пел свои песни, соревнуясь с моторами на высоте 12 тысяч метров...
В этот светлый кабинет с белыми драпированными занавесями, сквозь которые, кажется, не проникает гул Садового кольца, нас ввели, словно поклонников в храм. Среди молчания портретов и необычайных реликвий (между ними и один из театральных костюмов Высоцкого), среди шепота множества автографов, которыми испещрены стены, сидит мужчина с гривой седеющего льва и внимательными, добрыми глазами. Юрий Петрович Любимов.
Незримый посредник и наш покровитель в этом кабинете, куда очень трудно попасть, — опять-таки Владимир Высоцкий, с которым я никогда не был лично знаком!
— Да, Володя оставил огромное наследство — около девятисот песен, никто не знает их точного числа. Из них можно было бы составить трехтомник или четырехтомник, а до сих пор издана только одна небольшая книжка. Издание приличное, туда вошли хорошие стихи, но можно сделать гораздо больше... Володя всегда был на уровне — и как артист, и как певец. Когда он писал и как писал — для меня осталось секретом. Я так и не проник в его "кухню". Часто песни его создавались для дружеского круга, по определенному поводу. Но благодаря бессмертному магнитофону, стали достоянием многих... Иногда он приходил сюда, ко мне, с гитарой, и я сразу догадывался, что он принес что-то новое. Улыбается и спрашивает: "Хотите, спою, шеф?" И начинается... После этого я деликатно высказывал ему свое мнение. Он прошел не только, как говорится, огонь и воду, но и медные трубы славы, не теряя разума. Это странное и редкое явление. Находились люди, говорившие, что Высоцкий — просто мода, но прошли десять, прошли восемнадцать лет, а он все оставался "модой". И по сей день он "мода".
Люди любили Володю. Я еще больше стал уважать москвичей, когда увидел, как они проводили своего поэта! Наверное, вы слышали о его похоронах... Он имел смелость петь даже о том, о чем не принято петь. Он обладал большим мужеством. И даром от бога. Ему никогда не было легко... У него было фантастическое число друзей — он притягивал людей к себе, словно магнит, но выбирал тех, кто остался близко к нему. Он был в непрестанном движении — то на море, то в горах, то в тайге — словно шаровая молния, которая неизвестно где взорвется. Помню, как нас приняли на КамАЗе. Есть там огромный рабочий квартал — километровая улица. Люди знали о нашем приезде, и когда появился Володя, представьте себе — из каждого окна загремел магнитофон с записями его песен. Он прошел по этой поющей улице! Иногда я думаю: он так увлекал людей и завладевал их сердцами, что мог бы в иное время стать видным полководцем...
Любимов хорошо знал Высоцкого. Более того — это человек, с которым словно бы нарочно щедрая и прозорливая судьба свела молодого актера еще в начале его пути, чтобы подвергнуть испытанию подлинный талант и предопределить его расцвет. "Потому что он знает, — отмечает сам Высоцкий, — что, если должен получиться результат, необходимы пятнадцать-шестнадцать вариантов, и все говорит: "Нет, нет, это не годится". И только решишь уходить, а он: "Подожди, Володя! Алик, дай свет!" И вот так..."
Мне довелось побывать на сцене Театра на Таганке во время антракта. Я спустился по металлическим ступеням, и мне показалось, что я попал в абсолютный мрак. Я утратил чувство пространства и времени, затерялся среди по-необычному подвешенных плоскостей, опасаясь, что где-то здесь окажется и край бездны — зрительный зал! Но тут замаячили силуэты людей, стран но освещенные снизу лица — будто в ином мире... актер Хмельницкий помог мне вынырнуть из этого нового измерения, в котором Гамлет встретился с призраком и в котором я с замиранием сердца подумал, что вот сейчас встречу его тень со столь знакомым лицом и голосом: "О тяжкий груз из мяса и костей! Когда б я мог исчезнуть, испариться..." Уже никто не в состоянии отделить Владимира Высоцкого от сцены .на Таганке. В ее магических пространствах все еще струится та его светлая энергия, о которой Алла Демидова говорит, что она была в зрительный зал, словно луч сильного прожектора. Это поле натяжения люди ощущали даже кожей, — продолжает она.
— Я иногда в мизансценах специально заходила за его спину, чтобы не попадать под эту сокрушающую силу воздействия".
Демидова играла роль королевы Гертруды. Она описывает состояние своего партнера после трижды произнесенного монолога (по замыслу Любимова он исполнял его в трех тональностях — первый раз, как бы прислушиваясь к своему поэтическому дару, к своим внутренним ощущениям; второй раз он произносил его с ощущением надоевших, набивших оскомину слов и, наконец, с яростным пафосом, обращаясь к зрителям в зале) и после сцены с Офелией: "Володя прибегал за кулисы мокрый, задыхаясь. На ходу глотал холодный чай, который наготове держала помреж, усилием воли восстанавливал дыхание и бежал опять на сцену..."
Усилием воли восстанавливал дыхание! Сам он говорил: "Мне повезло, что я играл Гамлета, находясь именно в том возрасте, который отмечен у датского принца Шекспиром..."
И в другом месте: "Я бы хотел, чтобы зрители, встречаясь с Гамлетом в зале нашего театра, волновались, как и я, чтобы они понимали, как труден и драматичен путь к гармонии человеческих отношений..."
И еще: "Я не играю принца Датского. Я стараюсь показать современного человека. Да, может быть — себя. Но какой же это был трудный путь к себе!"
Путь не в одиночестве, а при участии сознания миллионов — завоеванного сверхчеловеческим и в то же время таким простым, я бы сказал, мужицким усилием ("я весь в поту, как пахарь от сохи") — непрерывное усилие выбраться из-под "Тяжкого груза из мяса и костей", чтобы вывести и тех, кто тебя смотрит и слушает, к разреженным просторам самой чистой гармонии, пусть даже на несколько мгновений!..
"Мы похоронили Володю в костюме Гамлета", — говорит Алла Демидова.
Я сижу в тесной комнатушке театра, где сейчас помещается "музей Высоцкого". На стенах — множество афиш разных времен, фотографии, сделанные во время похорон, с окаменевшим лицом Марины Влади и портреты, портреты... Хранитель музея Петр Леонов кладет передо мной альбомы и рукописи, показывает мне зарубежные публикации о Высоцком, в том числе, разумеется, болгарские. Их, как мне кажется, больше всего! Передо мной "Литературный фронт" с "Реквиемом" Любомира Левчева. Из него в журнале "Огни Болгарии" была переведена лишь одна строфа. Но его заметили и прочитали даже в Красноярске. Художник—сибиряк Вадим Елин, огромный светловолосый мужчина, преисполненный доброты и желания помочь мне ("чтобы ты написал что-то очень хорошее о Володе!"), гово: рит, что хочет подарить портрет . Высоцкого, который он рисовал в Сибири в 1968 году, далекому болгарскому поэту, написавшему о нем стихи...
Я перелистываю страницы, прислушиваюсь к разговорам и спрашиваю себя — как мне оправдать доверие этих людей? И что именно я могу написать, если не умею выражаться стихами? О Владимире Высоцком нужно писать стихами...
Юрий Карякин сказал о нем: "Слушая его, я, собственно, впервые понял, так сказать, чисто физически, что Орфей — знаменитый, древнегреческий, который играет на струнах собственного сердца, — совсем не какая-нибудь красивая выдумка или фраза, а самая что ни на есть чистая прав да и ничего больше..."
Не древнегреческий, не фракийский, а северный Орфей поднялся во весь рост и оборвал струны собственного сердца. Его хриплый баритон все еще несется под небесами мира — близкий, трогающий душу, шутливый или грустный друг каждого доброго человека планеты.
Русский Орфей, похороненный в костюме Гамлета!