 |
 |
| |||
| Главная » Архив » Заметки » Александр Звинцов «Я пою жизненные песни о нелегких судьбах» | |||
|
Александр Звинцов «Я пою жизненные песни о нелегких судьбах»
— Саня, мы знаем о тебе достаточно много, не будем утомлять читателей рассказом о том, как ты окончил школу и... — А я ее не окончил... — То есть? — Не дали мне школу окончить. Есть на Украине такой маленький городок — Светловодск. Вообще, я родился в Казахстане, и мама меня привезла из Казахстана на Украину. Я сложным пацаном был, бунтарем, меня постоянно разные родительские комитеты и детские комнаты милиции донимали. Когда седьмой класс оканчивал, все учителя в позу встали: "Оставляем тебя на второй год". А я рослым парнем уже был, спортом занимался. Играл в волейбол, грушу бил в боксерском клубе, подпольную секцию карате посещал: ну это так, чтобы хулиганы врасплох не застали. Короче, показал я им кулак вот такой, развернулся и послал всех вместе со школой их. Мать в шоке была. Договорилась в Кременчуге меня в профтехучилище пристроить, якобы после восьмого класса. Пришла к директору, говорит: "Он у меня маленький, робкий. Обижать, поди, будут старшие-то. Хулиганские здесь места. Да вы сейчас сами увидите". Зовет меня. Я вхожу, весь такой из себя... Директор посмотрел и головой покачал: "Нет, этого не обидят". Взяли меня в училище. Хотя его я тоже не окончил... — Правду говорят, что ты с гитарой родился? — Да нет, играть я начал лет с двенадцати. Сначала это было баловство просто. У нас во дворе два столика стояли, рядом лесок, с другой стороны гаражи, ну, в общем, как везде. И там постоянно вечерами наша компания собиралась. Однажды услышал, как пацан незнакомый классно дворовые песни пел. Зацепило... Первая вещь, которую я самостоятельно подобрал, была про ковбоев: "Ярко светит луна, схоронясь за листвою". Известная песня. Она на трех аккордах игралась, вот я ее и разучил. Потом за другие взялся, аккорды, помню, крестиками чертил. Очень завлекла меня гитара. Позже поставил перед собой цель освоить инструмент на уровне, близком к профессиональному. Прокручивал на магнитофоне куски гитарных соло в исполнении известных западных музыкантов и старался сыграть один в один. Постоянно во всех компаниях меня стали просить что-то исполнить. Потом поступило предложение от местных музыкантов поработать вместе с ними в ресторане. И кабак мне дал тот необходимый опыт, который в дальнейшем пригодился. Потому что одно дело играть на гитаре самому, а другое дело — в коллективе. Пришлось выучить нотную грамоту, хотя бы для того, чтобы чувствовать себя уверенно в общении с коллегами. Здесь, в Москве, это пригодилось. В студии, по крайней мере, я на одном языке с музыкантами говорю. У меня был в жизни такой период, когда народ вокруг меня в свое свободное время играл кто в нардишки, кто в картишки, а я с баночкой чифира сидел с дряхлой, убитой гитарой, которую сам под себя настроил, и наигрывал. Один старлей привозил с воли записи, которые я просил. Я слушал эти записи и старался не тратить время зря, а как можно больше "снимать": Блэкмора, Марка Нопфлера, Гилмора. Я хотел играть так же и мечтал, что у меня когда-нибудь появится электрогитара со всякими примочками. Сейчас у меня два процессора, три гитары. Только времени не хватает играть... — Сочинять в каком возрасте начал? 
— Пробовал в юности что-то сочинять, или даже не в юности, лет так в двадцать шесть-двадцать семь. Хотя нет, еще раньше переделывал известные западные песни, вместо английского текста ставил русский. Сейчас это ремейками называют, официально выпускают, а тогда просто для друзей пел. Группу "Смоки" переделывал. А первую свою вещь я написал году этак в девяносто пятом. — Так сложилось, что самые талантливые авторы-исполнители шансона родились в провинции. И почти все они в конце концов оказались в Москве. Ты приехал в столицу России с определенной целью или по принципу "куда кривая выведет"? — В определенный период жизни я тормознул с гульней, с выпивкой и сам себе задал вопрос: "Что я могу делать? Где-то гайки крутить, или что-то у меня лучше получается?" И решил попробовать силы в музыке. На крайний случай, всегда ведь мог остановиться и заняться чем-то другим. А жил на периферии, где даже струн нормальных нельзя было купить. Я давал десять долларов знакомому, который в Москву ездил, ждал потом этих двух комплектов струн, а тот, бывало, приезжал: "Знаешь, Саня, я магазин музыкальный не нашел, десять баксов потратил, потом как-нибудь отдам". На гитарах играли убитых. Надоело все это. А тут еще и с женой расстались. Взял я сумку дорожную, сел в поезд и поехал. Знакомых в Москве никого не было, а возвращаться тоже оказалось некуда. У меня как реликвия курточка коричневая осталась. Я сейчас ее надену, сфотографируете. Меня в ней на каждом углу менты тормозили, из-за внешнего вида. Одежда вся старая, куртка потертая. На каждой станции метро: "Ваши документы". А документы, соответственно, не в порядке. Я ведь только недавно российский паспорт получил, прописку поставил. Остановился у сестры в однокомнатной квартирке на Краснодонской. Позвонил ей предварительно: "Можно у тебя на недельку тор-мознуться?" Ну, где неделька — там и месяц. Я потом про этот период времени песню сочинил. И постоянно мотался по столице, искал, за что же зацепиться. В бандитов еще на родине наигрался, поэтому от предложений криминального характера отказался сразу. Стал искать какой-нибудь ресторанчик, хотя из аппаратуры с собой были лишь гитара да микрофон. Зато у меня был наработан большой материал из ходовых в то время песен. Схожая ситуация сложилась в свое время в Америке у Шуфутинского. Он тоже начал исполнять чужие песни от безысходности: вы, кстати, писали об этом в вашем журнале. Вот и я выучил песни, которые на душу ложились в первую очередь. Нашел я такой ресторан, здесь, в Люблино. В Москве большой процент подобных заведений принадлежит различным национальным диаспорам. Этот ресторан оказался азербайджанским. Я сразу хочу отмести разные намеки и наезды. Когда я пел, бывало, братки подваливали, типа: "Как же так, Саня, ты для черных поешь?" Я отвечал всегда: "Ты чего буровишь, какая тебе разница, кто директор. Посмотри, кто в зале сидит. Местные жители в основном. Мне что, азербайджанцы подзатыльники раздают, песни какие-то петь заставляют?" Хозяева ресторана, наоборот, когда к ним гости приезжали, просили меня лесо-повальский "Белый лебедь" спеть раз двадцать и говорили: "Вот, посмотрите, какой у нас исполнитель классный работает!" В обшей сложности я у них проработал года три. — Насчет ресторанного репертуара понятно. А мысли исполнить что-то свое не возникали? 
— Вот к этому я и веду. Во время каждого выступления друзья и просто посетители спрашивали: "Хорошо песни исполняешь, а свое что— то можешь спеть?" И я стал задумываться: вроде, есть у меня свой багаж, свой рюкзак за плечами, есть перед глазами судьбы моих друзей, есть моя судьба... Почему бы и нет? А тут еще мой товарищ предложил: "Саня, запиши мне песни, которые ты поешь, я в машине буду слушать". Я ему: "Но это же чужие вещи". "Да ладно, — говорит, — я никому не дам". В общем, поставил я один мини-диск, где минуса были, на проигрывание, а другой, чистый, на запись, и спел. Все это записалось вместе с шумом ресторанным, хлопками и звоном тарелок. Получилась часовая кассета. Я отдал ее этому человеку, и пошло... У него просит еще кто-то, у того еще кто-то, потом эта кассета начинает вести в кабак людей. Потому что народ слушает, потом интересуется, кто поет, потом заваливает к нам. Бывало, в два часа ночи, только собираюсь уходить, подлетает пара машин: "Санек, мы приехали специально тебя слушать". Я опять провода подключаю и пою. Не отказывал никогда. Потому что люди от кого-то услышали, специально приехали, не буду же я разочаровывать, усталость изображать. Зарабатывал тогда уже хорошо. Я сразу договорился с владельцами, что когда пою, посетители платят за вход один доллар. И поэтому никогда не торговался, как в кабаках обычно музыканты делают. Люди уже заплатили, поэтому я пою для них весь вечер. Если хотите, отблагодарите отдельно. И частенько благодарили, оставляли на колонках, когда уходили, деньги. Но вернемся к первой сочиненной мною песне. Она называлась "На кичу" и отличалась от всех последующих, потому как была пробной. Я ее записал в плохонькой студии, с неважным звуком. Эту пробу я сделал по просьбе Юрия Севостъянова. Один мой земляк как-то приехал в Люблино и говорит: "Я твою кассету с записями ресторанными дал послушать в одной компании, занимающейся непосредственно шансоном. Там заинтересовались и хотели бы с тобой пообщаться". Поговорили мы с ним, и я забыл об этом. Работа у меня была, доход неплохой, что еще надо? Но они сами о себе напомнили. И я поехал на Таганку, в "Мастер Саунд". Это была середина девяносто шестого года. Поговорил с Севостьяновым. Он предложил попробовать записаться. А я уже знал, что если ты в студию какую-нибудь придешь просто с улицы, там тебе такие ценники налепят! Севостьянов предложил запись за счет своей компании. Если материал пойдет, начинаем вместе потихонечку двигаться, если нет — расходимся. Так мы записали песню "На кичу", и "Мастер Саунд" разместил ее во всех своих сборниках. Постепенно начали писать другие песни, на нормальной студии. Я в ресторане стал их потихонечку вставлять в репертуар. Люди, которые знали меня, просили специально, чтобы пел свои песни. А вскоре вышел мой первый альбом — "Со свиданьицем". — Ты после этого, наверное, перестал петь в кабаке? — Нет, конечно. У меня два альбома вышло, "Со свиданьицем" и "Долгая зима", прежде чем я наконец перестал работать в ресторане. Начались накладки. Например, я должен сегодня работать, а меня выступить пригласили. Или такая ситуация: я возвращаюсь с работы в пять утра, а к двенадцати надо в студию ехать, проект прописывать. Приехал из студии, сосиску быстро сварил, съел, и опять в ресторан. Долго так продолжаться не могло. Будь я пьющим человеком, я бы этот период не пережил. Потом за моей спиной администрация начала мои выступления продавать. Я пою, ничего не знаю, останавливаюсь передохнуть, а посетители спрашивают: "Почему не поешь то, то и то! Мы же деньги заплатили". Кому заплатили? Когда? Я-то не в курсе был. А в один из вечеров товарища моего Леху в этом ресторане подстрелили. Он у меня на руках умер. Это было последней каплей. Ушел я оттуда. 
— Ты участвуешь в процессе аранжировок или просто наигрываешь вещь и полагаешься на студийных музыкантов? — Многие исполнители действительно приходят в студию, сыграют что-то на расстроенной гитаре, как волк в "Ну, погоди!", и потом через неделю возвращаются голос прописывать. И аранжировщики всю эту неделю колдуют. Из четырех четвертей делают три четверти, быструю вещь превращают в медляк и т.д. Клиент потом слушает и за голову хватается. У Саньки Дюмина такое было. Напел он медленную песню, а услышал потом "бум-бум-бум"... Я сразу объясняю аранжировщику, что хочу и как хочу. И проигрыши всегда сам наигрываю для наглядности, чтобы потом самодеятельности не было. И на сведении обязательно присутствую. В общем, принимаю в записи самое активное участие. — Не бывает такого, что ты через некоторое время после выхода альбома начинаешь жалеть: мол, то можно было лучше сделать, это по-другому? — Вот я и стараюсь, чтобы такого не было. Мне нужно не количество, а качество. Пусть будет меньше альбомов, но за каждую вещь в этих альбомах я отвечаю. Ну, может быть, если сравнивать, скажем, со студией "Садам", немного не хватает прозрачности. Но зато у меня есть традиционно свое звучание. 
— Какие отношения у тебя со СМИ? Можно ли увидеть твои клипы по ТВ, услышать треки на радио? — Пожалуй, никаких отношений со СМИ, кроме как с вами, у меня нет. Вика Романова из "Мастер Са-унд" забросила года четыре назад пару песен на "Радио Шансон" — вот и все. Есть такое понятие — "нефор-мар>. А переводится это определение не иначе как "по блату". На радио берут песни только из соображений конъюнктуры. Видимо, если они крутанут что-то поколючее, им сразу по ушам дадут: "Смотрите, мол, докрутитесь у нас!" Хотя, возможно, играют роль личные пристрастия тех, кто ставит в эфир песни. Я понимаю так: человек, работающий на радио, должен любить эту музыку и сам кайфовать от того, что ставит в эфир. А я уверен, что люди с "Радио Шансон" с удовольствием кинули бы, как они наверняка называют, всю эту фигню и крутили бы репертуар "Европы Плюс". Сотрудники радио должны любить свое дело. Меня больше устраивает, когда нормальные люди слушают мои песни на дисках и кассетах в машинах. — Как бы ты назвал жанр, в котором работаешь, если бы не было слова "шансон"? — Пожалуй, так: жизненные песни о нелегких судьбах. Потому как они не вымысел. Мне всегда интереснее слушать тех, кто пишет песни, только не на заказ. 
— На сегодняшний день ты дописываешь четвертый альбом. Все в том же направлении? — А в каком же еще, если я ничего другого делать не умею? Хотя при желании могу вспомнить свои навыки. У меня товарищ на Украине был сапожником, он и меня научил своему ремеслу. Я даже сейчас, если ботинок порвался, беру молоток и шило, бац-баи — и починил. Так что не пропаду, если что. Шучу... — Много еще не сделано? — Думаю, да. Есть стимул. На сегодняшний день я могу с уверенностью сказать, что мои песни кому-то нужны. Представляете, недавно в Питере, в Ледовом дворце, сборный концерт был: человек двадцать артистов работало. Выхожу я на сцену, и восемнадцать тысяч зрителей на первых аккордах "Долгой зимы" зажигают восемнадцать тысяч зажигалок. Это что-то!.. Алекс Сингал Комментарии
Оставьте ваше мнение |
         
|
|||
|
Ошибка в тексте? Выделите ее мышкой. И нажмите Ctrl+Enter Использование материалов сайта запрещено. © 2004-2015 Музей Шансона |
