 |
 |
| |||
| Главная » Архив » Заметки » Интеллигенция поет блатные песни | |||
|
Интеллигенция поет блатные песниВ московском клубе "Проект О.Г.И." состоялся концерт классика матерных частушек и хулиганских песен Константина Беляева Хулигану на вид было лет семьдесят. Солидный такой, в очках, Беляев скорее походил на строгого университетского профессора. Он сидел за столиком возле сцены в компании друзей-музыкантов и напряженно, с некоторой опаской поглядывая на бурлящий вокруг него людской поток, ел горячее жаркое. 
— Ешь, Костя, потом будет некогда! — с трогательной заботой советовал ему какой-то бородатый господин. Вокруг меня, в тесном пространстве полутемного, Прокуренного зала, украшенного необъяснимыми фаллическими символами, происходила обычная, земная, кабацкая суета. Кто-то обнимался и целовался, кто-то, аппетитно причмокивая, уплетал шашлык, запивая его пивом, кто-то громко искал свободный стул. — ...Я не думаю, что проблема децентрации субъекта — главное в творчестве Фуко! — негромко говорил кто-то позади меня нежным женским голосом. Обернувшись, я увидел пред собой необыкновенной красоты хрупкую девушку, восторженный взгляд которой был устремлен на собеседницу, кряжистую девицу с короткой, неаккуратной стрижкой. Опасаясь быть втянутым в непонятную дискуссию, я на всякий случай перешел на другую сторону зала. — ...Пойми ты, чудило! После Ван ден Хевеля никто вплотную и не занимался коммуникативно-дискурсивным анализом по принципу интертекстуальности... Пивная кружка едва не выпала из моих ослабевших рук. Да вы что тут, сговорились, что ли? Какая-то лингвистическая мафия! Но тут на сцену, наконец-то доев свое жаркое, поднимается неисправимый хулиган Беляев в сопровождении музыкантов: баяниста, гитариста и басиста, ударяет по струнам своей старенькой семиструнной гитары и неожиданно превращается из слегка усталого, строгого университетского профессора в подгулявшего одесского жигана. Каждое матерное слово, используемое автором в исполняемых песнях, вызывало такую бурную реакцию зала, которой наверняка позавидовал бы великий Децл. Да что там Децл! Сам Киркоров бы от зависти и безысходности запил втихую и ушел бы в монастырь. А если, не приведи Бог, попадался куплет без мата, Константин вставлял в него самое популярное в народе слово "бл...", и куплет сразу как-то преображался и начинал как бы играть новыми сияющими гранями. — "Холеру" давай! — орали неистовые лингвисты. — Костя! "Ах вы, груди" пой! — вторили им стилисты. — "Вклад ассенизатора"! — горланили поэты. — Ну вы, ребята, прих...ли! Интеллигенты когда просят — они подносят! — с ярко выраженным одесским акцентом, остроумно переводил концерт в русло товарно-денежных отношений пожилой хулиган. — Слабо стольник баксов положить? Интеллигенция сразу сникала. Но Константин, несмотря на материальные затруднения, все же пел "Холеру". "Подхватила ту холеру одна бл... от кавалера", — откровенно рассказывалось в этой песне о холере в Одессе в 1970 году, "Писатель Горький Алексей был остроумнейший еврей!" -запевает Константин. И длинноволосый юноша, и прекрасная приверженка традиционной трибадии, и престарелый рокер в джинсовой жилетке в едином эстетическом порыве подхватывают знакомый с детства припев: "Евреи, евреи! Кругом одни евреи!" "По тундре, по железной дороге. Где мчит курьерский Воркута — Ленинград..." — поет своим высоким голосом певец. И я вдруг с изумлением замечаю, что давно уже, стоя посреди зала с пивной кружкой в руке, пою вместе со всеми, изредка икая в трудноисполнимых местах, и на глазах моих застыли слезы немого недоумения. Отчего? Почему? За что мы так любим нашу русскую экспрессивную лексику? О! Загадочная русская душа! Ни один гимн еще так не объединял меня с массами, как в этот вечер знаменитый, вечно молодой, неувядающий хит уркаганов всех времен и народов. Забыты на время все печали и заботы. Ни слова о земельном кадастре и об аресте Павла Бородина. Есть только железная дорога, бесконечная тундра, неутомимый, целеустремленный беглец Кирюха, а с ним певец хулиганов и интеллектуалов — озорной бард из прошлого века Беляев Костя и его музыка. ИЗ ДОСЬЕ "КП"Константин Николаевич Беляев родился в 1934 году в Одессе. Выпускник Института военных переводчиков. Работал диспетчером-переводчиком аэропорта "Шереметьево", преподавателем английского языка в московских вузах. В 60-х годах был одним из самых популярных авторов-исполнителей блатных песен. В 1983 году был осужден по 162-й статье (занятие запрещенным промыслом, тиражирование магнитофонных записей) на 4 года с конфискацией имущества. Отбывал срок на Устюжанской зоне усиленного режима. С 1993 года снова обратился к песенному творчеству. Выступает в ночных клубах. Выпустил два диска "Озорной привет из застойных лет" и "Отбегались, от-прыгались!" и 35 магнитофонных альбомов. По тундреЭто было весною, зеленеющим маем, Когда тундра надела свой зеленый наряд. Мы бежали с тобою, опасаясь погони, Чтобы нас не настигнул пистолета заряд. Дождь нам капал на рыла и на дула наганов. Вохра нас окружила, "руки в гору" крича, Но они просчитались, окруженье пробито. Кто на смерть смотрит прямо, пуля тех не берет. По тундре, по железной дороге, Где мчится поезд Воркута — Ленинград, Мы бежали с тобою, опасаясь погони, Чтобы нас не настигнул пистолета заряд. Рано утром проснешься, на поверку построят. Вызывают — Васильев! И выходишь вперед. Это Клим Ворошилов и братишка Буденный Даровали свободу — их так любит народ. Вы теперь на свободе, о которой мечтали, О которой так много в лагерях говорят. Перед нами раскрыты необъятные дали. Как теперь тебе спится, пистолета заряд? По тундре, по железной дороге, Где мчится поезд Воркута — Ленинград, Мы бежали с тобою, опасаясь погони, Чтобы нас не настигнул пистолета заряд. Я сижу в уголочке и плюю в потолочек. Пред законом виновен, а пред Богом я чист. Предо мной, как икона, вся запретная зона, А на вышке с винтовкой озверелый чекист. Мы с тобою бежали, когда тундра одела. Когда тундра одела свой осенний наряд. Мы бежали по тундре вдоль железной дороги, Где курсирует скорый Воркута — Ленинград. Дождик лил нам на рыла и на ручки наганов. Нас Чека окружила. "Руки вверх!" — говорят. Но они просчитались, окруженье пробито. Тех, кто любит свободу, пули брать не хотят. Встретит мама сыночка, зарыдает родная, Зарыдает родная — сын вернулся домой. Это Клим Ворошилов и братишка Буденный Даровал нам свободу, и их любит народ. Это было весною, в зеленеющем мае, Когда тундра проснулась, развернулась ковром. Мы бежали с тобою, замочив вертухая, Мы бежали из зоны — покати нас шаром. Мы бежали, два друга, опасаясь тревоги, Опасаясь погони и криков солдат. Лебединые стаи нам навстречу летели, Нам на юг, им на север — каждый хочет в свой дом. Эта тундра без края, эти редкие ели, Тот день бесконечный — ног не чуя, бредем. Ветер хлещет по рылам, свищет в дуле нагана, Лай овчарок все ближе, автоматы стучат. Я тебя не увижу, моя родная мама, Вохра нас окружила. "Руки в гору!" — кричат. В дохлом северном небе ворон кружит и карчет, Не бывать нам на воле, жизнь прожита зазря. Мать-старушка узнает и тихонько заплачет: У всех дети как дети, а ее — в лагерях. Поздно ночью затихнет наш барак после шмона, Мирно спит у параши доходяга марксист. Предо мной, как икона, запретная зона, И на вышке все тот же ненавистный чекист. Александр Мешков Комментарии
Оставьте ваше мнение |
         
|
|||
|
Ошибка в тексте? Выделите ее мышкой. И нажмите Ctrl+Enter Использование материалов сайта запрещено. © 2004-2015 Музей Шансона |
