Елена Ваенга: Три минуты на песню

Терплю пять минут

Российская газета: Елена, что вы собираетесь петь на Певческом поле?

Елена Ваенга: Я выберу из своей музыки то, что будет соответствовать поводу. Ни «Абсента», ни «Курю» (популярные песни Елены Ваенги. — Ред.) в программе концерта в честь Крещения Руси не будет. Всему свое время и место.

РГ: Любите выступать в Киеве?

Ваенга: Да, но мне больше по душе Харьков, Днепропетровск. Речь об атмосфере — к ней я очень чувствительна. Есть вещи, которые я не могу объяснить, это на уровне подсознания.

РГ: И часто подсознательное диктует вам правила поведения?

Ваенга: Нет, я стараюсь жить по правилам, что дали мне родители. По-моему, это те самые правила, по которым должен жить человек. Случается, я отхожу от них, в силу импульсивности, вспыльчивости. Кто-то промолчит — но будет думать так же, как и я — а я не смогу.

РГ: Это импульсивность вами движет, когда выменяете на ходу программу концерта?

Ваенга: Нет, я просто чувствую публику — и прошу не путать это с угождением ей! Я со сцены вижу, что люди не будут слушать, допустим, « Я прошу, хоть не надолго...», и доверяю своим чувствам. Однажды меня упросили на празднике ветеранов спеть «Курю» — и люди на меня смотрели, как на дуру, и правильно делали. Теперь только сама выбираю, что мне петь и как.

РГ: И на концертах ведете себя хозяйкой, зрителей выгоняете...

Ваенга: Опять про Барвиху? Если человек ведет себя, как быдло, он получит свое. Пять минут потерплю, а потом...

РГ: А если телефон зазвенит? Ваен га А если у людей маленькие дети? Или пожилые родители? Это жизнь. Мы же не в церкви.

РГ: А в принципе артист может позволять себе больше остальных? Ваенга) Ни в коем случае! Разве что, придя домой, поспать подольше. Обычные граждане дома в восемь, ужин сварят, квартиру приберут, с детьми уроки сделают. А нашу жизнь трудно представить, пока не сядешь в поезд и не проведешь в нем полмесяца. Но когда выходишь на сцену...

Гармония на нуле

РГ: Вам не обидно было, когда однажды отец, услышав по радио вашу песню на иностранном языке, произнес что-то вроде «Красивая песня, интересно — чья она»?

Ваенга: Что поделать, у папы хороший вкус, он любит Эллу Фитцджеральд, и моя работа долго не вызывала у него никаких чувств, кроме уважения к моему труду, он видел, как я пашу. А то было действительно забавно — надо было запеть не по-русски, чтоб он оценил.

РГ: Ваш отец суровый человек. Вспомнить только пробежки в детстве — в мороз, в пургу...

Ваенга: Именно так меня и надо было воспитывать! Вот я сегодня лягу в 12, встану в 4 утра, еду в аэропорт до Тель-Авива, З часа лета, потом концерт. Потом переезд в другой город, опять концерт. Папа и спортшкола подготовили меня к такой жизни. В детстве я ненавидела родителей за все это! И злорадно представляла, как они плачут на моей могиле: «Ах, доченька, мы тебя замучили до смерти...»

РГ: Тем более, что это время вы могли потратить на музыку, которую тогда уже сочиняли. Были такие мысли?

Ваенга: Когда мне их было думать? Все было расписано по минутам. Утром пробежка, потом школа, потом музыкалка, горнолыжная, уроки и спать. За столом всегда всей семьей, всегда есть вилкой-ложкой, не болтать...

РГ: А как же песни?

Ваенга: Да, Господи, 3 минуты: сел, взял гитару, песню написал. Я не любила рисовать, лепить, в куклы играть — чем там девочка еще занимается? Учила Моцарта, музицировала в свое удовольствие.

РГ: А почему в музыкальное училище поступили только со второго раза?

Ваенга: Специальность сдала влет, но с сольфеджио и гармонией все было просто на нуле, пришлось еще год это подтягивать. Ну, нет у меня логического ума, я в музыкальной грамоте и до сих пор мало что понимаю и очень страдаю от этого.

РГ: И что же тогда вам дало образование?

Ваенга: Помогло лучше организоваться, взять себя в руки. Это не дается просто так, этому учат. Одно дело папа, а тут дядя чужой дал подзатыльник и сказал — принеси стул и поставь сюда. И ты встал и принес. «Римкор» (студенческое сокращение названия училища им. Римского-Корсакова. — Ред.) ломал меня «через колено». Я репетировала в ночи, «прокладывая» полотенцами пианино, чтоб не греметь соседям, в 4 вставала, чтоб делать сольфеджио, в 6 шла в училище, чтобы сыграть все уже по-настоящему... Получить «неуд» у нас означало «вылететь».

«Не трогайте мою Лену!»

РГ: Пружина вашей натуры сжималась, сжималась и, наконец, распрямилась...

Ваенга: И правильно сделала, как я сейчас понимаю. Я только-только поступила после училища в ЛГИТМИК, как мне позвонили серьезные люди в шоу-бизнесе, я бы сказала, самые серьезные, и сказали, что «надо музыкой, Леночка, заниматься». И я рванула в Москву. Тогда это кончилось ничем, но если б я не ушла из ЛГИТМИКа, я бы не попала бы потом на театральную кафедру института экономики, политики и права, в руки Петра Сергеевича Вельяминова.

РГ: Уж он-то, наверное, делал все, чтобы ввести вас «в русло».

Ваенга: Да упаси Господь! Он всем говорил — не трогайте, пожалуйста, мою Лену. Не надо ей ничего советовать — его трясло, когда он слышал «а что это она у вас руками так машет». «Помашите по-своему!» — отвечал.

РГ: А ваш свободолюбивый образ на сцене — его школа?

Ваенга: У меня нет образа на сцене. Я и в жизни хожу с той же прической, только на сцене косметики чуть больше, чтоб глаза были видны. Вы, думаю, не представляете, насколько прост мой процесс. Вышла — и просто говорю о своем. Все! Я написала эти слова, и я так думаю.

РГ: Ну а эти длинные платья,Х1Х века, оборки на юбках...

Ваенга: Эти юбки я надела в знак протеста против моды, когда певицы выходят на сцену в джинсах или в платьице, сквозь которое трусы видно. Я их не осуждаю, но я все-таки театральная девка, классический институт закончила и просто люблю длинные юбки. В жизни в них не походишь — а на сцене можно! Мне нравятся высокие воротники, декольте...

РГ: Гимнастерки...

Ваенга: В гимнастерке я пою военные песни. Это фронтовая гимнастерка, в ней воевали. Она и сидит на мне хорошо, кажется.

Бумага за фанеру

РГ: Елена, раньше вы в каждом интервью ругали шоу-бизнес. После ЛГИТМИКа вы в нем сильно разочаровались?

Ваенга: Да он меня ничем особо не удивил. Я знала, что увижу, и была готова ко многому. Что можно было хотеть от музыкально больной страны 90-х? На эстраде вдруг стало тесно от людей, считающих себя композиторами и поэтами.

РГ: Таких, как вы?

Ваенга: Нет, я не композитор и не поэт. Я автор-исполнитель. И не путайте слова в песне с поэзией, ни с Пахмутовой, ни с Цветаевой не сравнивайте меня, пожалуйста. Но тогда и моего образования хватило, чтобы посмотрев на все, услышав про свои песни, что «народ это хавать не будет», решить, что я хочу домой.

РГ: Это после Москвы у вас на завтрак, обед и ужин были только лепешки на воде?

Ваенга: Да, это начало учебы у Вельяминова. Я пела один концерт в месяц, за 100 долларов. Тогдаменя полностью содержал муж и все деньги у нас уходили в музыку, на оплату аранжировок, музыкантов, аренду студии...

РГ: А сегодня вы считаете себя частью большого шоу-бизнеса?

Ваенга: Сейчас я в нем, но не с ним. И в первую очередь в том, что касается фонограмм. Я понимаю, когда ее пускают на ТВ, это оправдано плохим качеством передаваемого звука. Но на концертах! Я вижу, что люди через две песни на третью поют «под фанеру»! Что, аппаратуры нет? Я объехала всю Россию и знаю, где в каждом городе можно взять хороший «аппарат»! Продюсеры «давят»? Но сейчас ни рекорд-компании, ни продюсерские фирмы не заставляют своих подопечных петь под «фанеру», это выбор самих исполнителей. И недавно в Таллине люди ушли из зала на концерте наших звезд первого эшелона, фамилий не называю. Я жду, когда и здесь после «концертов» народ пойдет в кассы за своими деньгами.

РГ: Как сказал Элтон Джон — за фонограмму надо расплачиваться ксерокопиями денег.

Ваенга: Только так. Поешь под «фанеру» — получай бумагу.

Хочу быть последней

РГ: Елена, а что случилось на последнем «Славянском базаре», когда вы на сборном концерте отняли время у хора Пятницкого?

Ваенга: Да меня же просто так через полчаса концерта не выключишь! Я всегда пою больше, чем надо, начинаю в 7 вечера, а заканчиваю в 10. И поэтому всегда прошу ставить меня последним номером, чтобы никому не мешать. Устанут люди — пусть идут домой. А с глубокоуважаемым хором имени Пятницкого, надеюсь, мы еще сделаем совместную программу.

РГ: Скажите честно — выудиви-лись, когда на вас обрушились «Золотые граммофоны», начали зашкаливать продажи дисков...

Ваенга: Я удивилась тому, что у миллионов в голове мысли оказались сходны с моими. Вот пишут: «Она создала образ простой русской бабы». Атак и есть, я и вправду не холю ноги в фарфоровом тазу с дорогим французским мылом.

РГ: Но вы и блинов на воде, наверное, больше не хотите.

Ваенга: Я не хочу, чтоб у меня умирали близкие, не хочу питаться плохими продуктами, не хочу, чтоб мои дети ходили в школу, где им в первом классе будут рассказывать, откуда берутся дети, чтоб они не ругались матом. Это значит, что я зажралась?

РГ: Вы против «фанеры» во всем.

Ваенга: Прежде чем поменять весь свет — поменяй себя, говорит моя мама. Мне есть, что менять. У меня куча вредных привычек, я часто себя некрасиво веду, я совершила массу неправильных поступков, навредив прежде всего себе. Но все это потому, что я живой человек.

Tweet

---

Комментарии

Оставьте ваше мнение

Имя
Email
Введите код 6903