 |
 |
| |||
| Главная » Архив » Заметки » Не верь. Не бойся. Не проси. | |||
|
Не верь. Не бойся. Не проси.
Евгений Примаков однажды поведал кинорежиссеру Станиславу Говорухину: в тюрьмах у нас сидит столько же, сколько сидело во всем Советском Союзе, — около миллиона человек. Приблизительно пятая часть приходящих в редакцию "М-Э" писем — из исправительно-трудовых учреждений. Тюрьма изнутри — тема разговора с писателем и автором-исполнителем песен в жанре шансон Андреем ШКОЛИНЫМ. Только что вышел его одиннадцатый по счету альбом "Новогодний этап". Название говорит само за себя. — В представлении обывателя тюремная камера — это ад, в котором новичок подвергается нечеловеческим унижениям и выживает лишь чудом. Да и в вашей книге "Когда плачут волки, просыпаются совы" тюремная тема ошарашивает жутковатым реализмом. — Однажды Александр Новиков сказал: если ты человек, ты и в тюрьме, и в армии останешься человеком. Я мог бы поспорить с ним по поводу армии, но в том, что касается тюрьмы, согласен полностью. — Мне рассказывали про бедолагу, которого за мелкий подлог хотели упечь в следственный изолятор, и он пустился в бега, оставив записку: не хочу быть "опущенным". Это что, участь всех, кто попадает в камеру? — Я не один месяц провел в Воронежском централе и видел, как люди впервые в жизни "заезжают в хату". Представьте: живет себе работяга, который однажды напивается и дерется. Проснувшись утром в милиции, слышит: ты совершил преступление, поэтому отправляешься в тюрьму. Он сразу вспоминает все, что почерпнул из кинофильмов, анекдотов, обрывков разговоров, и ужасается: что же со мной будет?! С подавленным настроением заходит в камеру ("хату", как ее называют арестанты). В трясущихся руках держит матрас, пугливо озирается — ведь то, что он видит, по-настоящему впечатляет: камера, рассчитанная на 16 человек, заполнена шестью десятками подследственных. Дым коромыслом, потому что на полу костер из простыней (на нем парят главный напиток зэков — чифир), занавешенные спальные места — шконки, на которых бог весть что делается, и десятки пар глаз, пристально следящих за тобой из всех углов. Вообразите себя на месте такого новичка-первоходки. — Действительно ужас. Ну а что дальше? Еще ужаснее? — Ну почему же? Слышали выражение: здесь, как в тюрьме, как себя поставишь, так к тебе и будут относиться? По человеку в экстремальной ситуации сразу видно, кто он и что он. Один жмется с матрасом в руках, ждет, куда его определят. Другой, наоборот, сразу начинает искать земляков, вынимает из котомки чай — завязывается разговор, устанавливаются нормальные отношения... Но такого, чтобы с ходу кого-то унижали, опускали, нет ни в одной тюрьме.
— Тогда откуда все эти расхожие страсти: одного проиграли в карты, другого "опетушили"? — В основном выдумки, литературщина. Вообще-то в тюрьмах есть камеры, в которых собирают исключительно новичков-первоходок, да еще знакомых друг с другом по воле. Толком не разбираясь в тюремных понятиях, они трактуют их так, как удобно им самим. Вот там и случается беспредел, а остановить его некому. Ну а в смешанных хатах, где есть и строгачи (те, что с повторной ходкой), и первоходки, беспредела не бывает: строгачи не допустят. И вообще в конфликтных ситуациях всегда можно обратиться к смотрящему за тюрьмой. — Местному пахану? — Понятие "пахан", так же как понятие "вор в законе", — это скорее киношный термин. Нет на самом деле воров в законе — есть "законники". А смотрящий — это авторитетный арестант, разбирающийся в понятиях и пользующийся уважением братвы. Без его согласия не решается ни одна проблема в тюрьме вообще и в камере в частности. Когда в хатах, где сидят первоходки, унижают чье-то достоинство, это значит, смотрящий просто не в курсе: некому его об этом проинформировать. — А как же пресловутые "шерстяные" камеры? Там вроде бы есть строгачи, и тем не менее над арестантами измываются. — Просто эти камеры специально формируются начальством (в тюрьме говорят: "ментами"), чтобы сломать какого-нибудь подследственного. В них сидят отщепенцы, которые смотрящему не подчиняются. — Кстати, откуда смотрящий обо всем знает? — Существуют межкамерные сообщения. Во всех хатах, где я находился, было как минимум четыре отверстия, связанных с соседними камерами. По ним передаются "малявы" (записки). Проделать отверстие("кабуру") — адский труд. Из шконки выламывают продольную металлическую полосу ("струну"), которой десятки сокамерников по очереди, по несколько сантиметров, в течение ночи бурят полутораметровую стену. Проведут менты шмон, обнаружат просверленную кабуру — тут же заделают ее цементом. Однако следующей ночью рядом появляется новая. Для почты используются и вентиляционные отверстия, и даже канализация. Из прутьев веника сплетают "коней", которыми записки передают из решки (решетки) в решку соседней камеры — и так далее до пункта назначения. Все отработано сотнями лет неволи. Кстати, ментам эта тюремная почта даже выгодна: осведомители из камер информируют их о содержании маляв. Таким вот сложным путем записки доходят до смотрящего и возвращаются назад с его "резолюцией": это одобряю, а то — нет. Но это в "правильных" тюрьмах, а есть исключения вроде Владимирского централа. Там, говорят, традиции выдерживать очень непросто. — Новичок в тюрьме обязательно должен получить "погоняло" — кличку? — Вообще-то эту традицию никто не отменял, но сейчас она превратилась в игру. В камере с развлечениями плоховато, вот арестанты и пользуются случаем, чтобы повеселиться. Получение погоняла — целый ритуал. Новичок (обычно это юнец, которому страсть как хочется носить мужественную, по его понятиям, кличку) кричит в окно сквозь решку: "Тюрьма-матуха, подгони кликуху!" Обычно это происходит поздно вечером, когда на улице тихо и голоса хорошо слышны. Из камер откликаются: расспрашивают, кто он, по какой статье осужден, а главное, просят спеть песню. Просящий стесняется, отказывается: нету ни голоса, ни слуха. "Ага, торгуешься! Ты часом не барыга? На рынке не торговал? А то будешь у нас Пустобрехом!" Парень растерян: ему скоро по этапу на зону, а с таким погонялом — как с волчьим билетом! "Братва, да вы что?!" "Ну тогда пой!" Он начинает горланить, в камеру прибегают менты, стучат дубинками по головам, а братва довольна: развлечение!
— Так что в итоге — дают погоняло человеку? — Когда-то давали, а сейчас это просто разводка, тюремный КВН. Новичков вообще любят разыгрывать. Он еще стоит, озираясь, а строгачи ему уже втюхивают: сегодня четверг, а у нас по четвергам делегата от хаты на рынок за пельменями водят. Купишь пельмешек, письма наши отправишь, семечек прихватишь... Всей камерой одевают мужика поприличнее, вручают две авоськи, чтобы побольше приволок. Как обычно, заходят менты: "Вопросы есть?" "Вот пацан сегодня от нас на базар идет — проводите!" Если менты в хорошем настроении, они подыгрывают, отводят новичка в помещение, где хранится несъеденный хлеб, и запирают там часов на шесть. Представляете бедолагу, который потом возвращается в хату с пустыми сумками и на строгий вопрос: "А где наши пельмени?!" — начинает оправдываться: менты его не так поняли! Снова веселье. — Но, говорят, бывают шуточки и пожестче: "прописывают" в камере так, что потом неделю в лежку лежишь. — Эта "прописка" на самом деле не имеет никакого отношения к тюремному быту. Такое случается везде, где есть группа людей, но нет вожака с мозгами: в интернате, в детдоме. В армии "деды" издеваются над "салагами". Они и в тюрьму свои уродливые отношения переносят. В хате, где я сидел, было человек 15 солдат, половина — за дедовщину, а половина — беглецы. Дедами здесь уже называли себя те, кто в камеру попал раньше. Нам даже приходилось вмешиваться и, говоря армейским языком, "проводить воспитательную работу среди личного состава". — Я слышал, что в камерах запрещены нецензурные выражения. — Строгого запрета нет. Попавшие в заключение люди обычно быстро усваивают местные понятия. Есть многовековой уклад: не выражаться "черными словами". Наказывать за его нарушение вряд ли станут, но человек сам почувствует, что его привычный для воли лексикон в этих стенах неуместен. Бывают, конечно, индивидуумы, которые изначально ставят себя "блатнее тюрьмы", но очень быстро обламываются. И это касается не только мата. — Вам лично тюремный опыт пошел на пользу? — Какая от него польза?! Разве что для воспитания характера. Но он у меня и так закален. На самом деле все зависит от того, из какой среды человек попадает за решетку. Учителю или парикмахеру там сложнее, чем тому, кто еще на воле был воспитан в духе воровских традиций. Я сразу оказался в камере у "строгачей", которые за плечами имели сроки по 15 — 20 лет. Не могу сказать, что они не прислушивались к моему мнению. А мне было всего 24 года! Тюрьмы бояться не надо, но лучше туда не попадать. Игорь Зайцев Комментарии
Оставьте ваше мнение |
         
|
|||
|
Ошибка в тексте? Выделите ее мышкой. И нажмите Ctrl+Enter Использование материалов сайта запрещено. © 2004-2015 Музей Шансона |
