Бунтарь с гитарой
Александр Звинцов: «Нормальный человек -это не тот, кто колотит понты, а кто совершает реальные поступки»
Утром заснеженным я злой и невежливый
Курю натощак,
Тешусь надеждою спрыгнуть по-прежнему
С работ на барак.
А если не выгорит, там где-то выпаду
Чифир согреть,
Но лучше, конечно бы, выспаться где-нибудь,
Сон досмотреть.
Характер человека закладывается в детстве. Кого-то трудное детство ломает, кого-то закаляет. В своих интервью автор-исполнитель Александр Звинцов всегда говорит, что никогда никому не говорил грубых слов первым, но если доходило до конфликта, то кидался в бой со старта...
— Александр, что было определяющим в вашем детстве?
— В какой-то момент, наверное очень рано, я начал сам себе принадлежать.
— Это каким-то образом касалось вашей семьи?
— Дело в том, что моя мамка разошлась с отцом, когда я был маленьким. Жили мы тогда в городе Павлодаре. Когда мне было лет семь-восемь, меня с моей старшей сестрой мама отвезла на Украину, в город Светловодск, что рядом с Кременчугом (сейчас там проживает около 40 тысяч человек, остались старики, а все те, кто еще не спился и не скололся, или уже уехали, или пытаются уехать в город побольше, где можно заработать деньги).
В первый класс я пошел на Украине. У матери не складывалась судьба. Наверное, она пыталась найти тягача семьи, мужчину, и где-то как-то мне все чаще приходилось уходить из дома. Были даже такие моменты: прихожу домой, там — бах, новый дядька. И мамка мне: «Иди, сынок, погуляй, все нормально...» И я как-то начал этим пользоваться. Так что уличная свобода пришла ко мне в очень раннем возрасте.
— Улица — значит, компании...
— Само собой, компании. Там я смотрел и равнялся на тех, кого уважали. Причем сам по себе человек мог не иметь больших размеров, не быть накачанным, но умел правильно изложить суть, направить, завоевать авторитет у тех, кто помладше.
Вообще, каждому юность представляется в радужном свете, как в сказке. Но это, само собой, до поры до времени... Я с улицей сроднился. В свои 12-13 лет у меня уже были первые неночевки, какие-то квартирешки (у кого-то родители уехали), дачи какие-то. Я мог сказать мамке, что пошел на рыбалку, а сам пойти в другое место. Вот такая свобода как-то однажды, само собой, привела меня в какие-то кабинеты. Да и в школе предрекали: «Он — пропащий, тюрьма его ждет».
— И что же мешало хорошо учиться в школе?
— В какой-то момент я просто устал от гонений со стороны учителей. В то время учителя приближали к себе тех, кто мог друг на друга (стучит по столу. — О. Б.)... что-то донести. Я это видел, но во мне это качество не приживалось. Противно было. Я был своего рода бунтарем. Мне несложно было выучить какой-то предмет и пересказать его на уроке, но именно из-за того, что это учительница поощряла (стучит по столу. — О. Б.), я пытался сорвать ей урок, прогулять его, уйти курить. Меня иногда спрашивали: «Ты подготовился?» А я: «Нет, я не готов, неинтересно это мне». Вот так я мог отвечать в свои 10-12 лет. Вот такая у меня было юность...
— Любовь к музыке появилась тогда же?
— В то время гитары звучали в каждом дворе. И я помню, как в нашем маленьком городке было негласное соревнование: кто лучше владеет гитарой, кто песен больше знает, кто круче заматерится, круче закрутит сюжет в своем рассказе, тот и интересный, с таким и общались. А поскольку песни были определенные, отсюда и интерес мой к ним, поэтому именно они и стали мне близки.
— Ваша творческая деятельность началась с выступлений в ресторанах...
— Перед тем как пойти петь в кабак, я с собой немножечко бодался: как-никак — кабак... Но потом решился. Жизнь все-таки заставила. И тогда я себе задал вопрос: если у меня получается, люди меня слушают, просят исполнить еще что-нибудь, то почему нет?
— Из чего тогда состоял ваш репертуар?
— Я исполнял песни разных авторов. Главное, чтобы они легли мне на душу. Порой я и авторов— то не знал. Просто с детства какие-то песни запомнились. Например, была такая группа o «Курские соловьи» («Товарищ Сталин, вы большой ученый, в науке высшей вы познали толк, а я простой советский заключенный, и мне товарищ — серый брянский волк»). Вот одна из песен, которые мне на душу легли. И таких песен было много. Потом люди, которые слушали, как я исполняю чужие песни, начали задавать мне вопрос: «А что-нибудь свое?» Это стало меня немножечко «колоть»... Кстати, свои первые наработки я никому не показывал, забылись они где-то, затерялись... А потом пошло...
— Ресторанные правила устраивают не всех музыкантов. Вы их безропотно приняли или же пытались что-то изменить?
— Во многих ресторанах принята такая система, когда музыканты сидят в ожидании клиента, который придет и выложит из своего кошеля какие-то деньги. Картина наблюдается примерно следующая: в ресторане тускло, тишина или музычка какая-то (вообще — никакая) легенькая, тихая, ненавязчивая. Люди выпили, и им нужно что-то побыстрее, повеселее, знакомая какая-нибудь песня должна прозвучать. А здесь этого нет. К музыкантам надо подойти, что-то дать, и только тогда они убыстрят, увеселят тему. Оплата закончилась, все возвращается на круги своя. Я систему ломал: выходил, пел свой час (причем именно те песни, которые мне нравятся, которые мне.близки), потом устраивал перерыв-чик. Ставил музычку какую-нибудь, английскую там (мне готовили сборники самых ходовых песен, МТУ-шных к примеру). Включал сборник (песни шли одна за одной), а я в этот момент перекуривал. Так я поставил свою работу в ресторане. И никто ко мне не подходил и не торговался за каждую песню: «А вот если я тебе заплачу, ты мне это исполнишь?» Я пел то, что знаю.
— Общеизвестно, что основной доход музыканта — деньги, полученные именно от посетителей, а не гонорары от администрации заведения. На что же вы жили?
— Я делал так: в счет посетителей включался доллар за музыку. К примеру, сегодня доллар стоит пять рублей — значит, пять рублей с человека, завтра тридцать рублей — тридцать рублей с человека. Моя же задача была сделать так, чтобы каждый уходящий из ресторана человек не сказал: «Да ну, я платил за какую-то чепуху». И посетители уходили довольными. Само собой, люди, не слушавшие те песни, которые я исполнял, больше не возвращались. Но те, кому эта песня близка, они обязательно приходили снова, приводили своих друзей.
— И что, никогда никаких эксцессов?
— По-всякому случалось. Бывало, заходили какие-нибудь фраера, в натуре, и громче всех кричали... Мне запомнился такой случай: заходит какой-то человек в галстуке, с дамой. Усадил ее, все нормально. Подходит ко мне, что-то кладет на колонку: «Такую— то песню, если возможно, сыграйте». Так как эту песню знаю, я ему киваю. Он разворачивается и уходит, присаживается возле дамы. Заканчивается предыдущая песня, готовлюсь исполнить песню по просьбе человека, который на колонку положил деньги. Внезапно он разворачивается (дама с ним сидит) и перед всеми в ресторане: «Слышь, там, алле, блин, а ну давай!» Я, само собой, промолчать не имею права по своей натуре. Говорю на весь ресторан: «Слышишь, алле, ты подойди, забери здесь то, что забыл, и сюда больше не подходи». То есть коль ты меня хочешь таким образом зацепить, показать, кто тут главный, то и я могу тебя немножечко подопустить. Ты будь человеком нормальным, и все можно спокойно сделать.
Или тоже бывало. Заваливается пьяная компания: «Пять раз там, бля, вот такую-то там песню. Мало? На, я тебе еще там добавлю». — «Дорогие мои, — я ни в коем случае никогда не грубил первым, — уважаемые, вы можете записать себе эту песню на магнитофон и слушать ее 150 раз, 888 раз».
Я же каждую песню по-своему сопереживаю и исполняю ее от души. Неважно, мной она написана или нет, главное — чтобы она мне была близка.
— Свои песни вы начали писать, работая еще в ресторане?
— На момент, когда у меня уже вышел второй альбом («Долгая зима»), я еще работал в ресторане, пел песни. И не из-за того, что меня как-то администрация ублажала, уговаривала. Я просто с уважением относился к тем людям, которые ехали в этот ресторан послушать именно меня, везли «на меня» своих друзей. А так, думаю, приедут, а меня нет. Мне не хотелось терять этих людей.
На самом деле три года в московском ресторане — достаточно нелегкий период жизни. Вечером и ночью — ресторан и песни, утром и днем — студия и свое творчество. В какой-то момент я думал, что у меня перепутаются все ноты и крышу сорвет. Но как-то продержался.
— Почему же ушли из ресторана?
— В какой-то момент я понял, что со мной поступают не совсем честно. Администрация ресторана во главе с директором за моей спиной стали договариваться о моих выступлениях. Дескать, если хотите, чтобы он там был, заплатите нам столько-то. Я об этом не знал.
— Так вы же и так работали в ресторане...
— Существуют праздники, выходные дни. В эти дни я имею право отдохнуть с друзьями, провести досуг так, как хочу, а не выходить на работу.
Или, допустим, внерабочие часы. Я работал с восьми вечера до полуночи. А кто-то просил начать мероприятие пораньше, в четыре. И я приходил в четыре. Естественно, люди за это платили, но мне давали, к примеру, три копейки, а себе оставляли десять рублей. Вычислил я это накануне Нового года, когда уже администрация начала брать с людей деньги, обещая, что я буду выступать. Узнав об этом, сказал: «Что ж вы людям пообещали, что я буду, а со мной ничего не решили? Не спросили: смогу ли я, сколько это будет стоить, как будет происходить оплата?»
— Выступления в больших залах отличаются от ресторанных?
— Когда собираются грандиозные концерты, понимаешь, что твоя песня нужна, ты не один в своих мыслях; чувствуешь энергетику зала. Это дает серьезный импульс, чтобы продолжать свое дело, не сворачивать никуда с пути.
С другой стороны, если я с близкими друзьями нахожусь в ресторане, то, само собой, могу в любой момент выйти на сцену, попросить музыкантов: «Ребята, дайте я пару песен спою». И большинство не отказывает. И я выхожу на сцену ресторана, пою и две, и пять песен. Мне это не внапряг, спеть для своих друзей, для всех тех, кто присутствует в ресторане.
— В последнее время в среде исполнителей русского шансона ключевым стал вопрос: кто, собственно, должен петь эти песни...
— Человеку, кто не прошел тюрьму, зону, лагеря, очень трудно написать об этом песню, не допустив ошибок, которые сразу бросятся в глаза людям знающим. В этой песне должен знать, о чем идет речь. Парадоксален в этом плане Михаил Круг. Но за ним, я знаю, стояли очень серьезные, авторитетные люди, которые могли изложить жизненные истории, которые сами прошли, люди, которые могли помочь в написании текстов.
Второй нюанс. Есть исполнители, которые ну никак не ассоциируются с этим жанром. Да что там говорить. Взять, например, Александра Маршала, есть такой человек. Мне, например, очень непривычно, когда его причисляют к жанру шансона. Сейчас для него написали какие-то песни о жесткой судьбе, о лагерях, о собаках, о колючке, и он их исполняет. А буквально несколько лет назад он с длинными волосами играл на гитаре и пел другим голосом в «Парке Горького». Я воспринимаю его именно таким — хардменом. В роли же шансонье мне его видеть непривычно.
— А бывало ли так, что вам импонировало творчество того или иного коллеги по цеху, но при личном общении вы в нем как в человеке разочаровывались?
— Такие моменты бывали. Однажды, наслушавшись песен одного из известнейших людей, я нарисовал себе его образ. Этот человек в моем видении просто обязан был быть таким, таким и таким. В общем, нормальным в общении. Я с ним встретился, увидел полную противоположность, ахнул и сказал сам себе: «Лучше бы этой встречи не происходило». По песням — один человек, реально — совсем другой. Произошла эта встреча — хлоп, и такое разочарование. И мысль посетила: «И здесь у нас в России обман».
— Кто из музыкантов вам наиболее близок по духу?
— Самый близкий мой товарищ — Александр Дюмин. В последнее время нас даже на концерты, на встречи приглашают вместе. Нам с этим человеком есть многое что вспомнить, у нас много общего в понятиях. Еще есть такой человек — Игорь Герман, тоже человек, которого уважаю.
А есть люди, с которыми я просто знаком по сцене. Мы заняты одним делом, встречаемся на концертах: «Привет» — «Здорово», но не более того. Мы не видимся в свободное время, не отдыхаем вместе, нам нечего вспомнить.
— Скажите, как вы относитесь к успехам своих коллег?
— Меня они радуют. Если какой-то человек где-то чего-то добивается, мне это приятно. И ни в коем случае не испытываю зависти, этого у меня нет.
— Как вы строите свои отношения с другими людьми?
— Отношения не строятся, они создаются. Я не делю людей на авторитетов и неавторитетов. Опять же по какому критерию этот авторитет измерить: на какой машине человек ездит? Авторитет зарабатывается достойными поступками.
Я стараюсь общаться с уважаемыми людьми, которые отвечают за свои слова и поступки, которые могут постоять за себя, которые не колотят понты, а делают реальные шаги, которые делают добрые дела не для того, чтобы однажды ударить себя в грудь и сказать: «Это — я», а просто от душ и.
Из досье ТС
Александр Васильевич Звинцов — автор-исполнитель. Родился в 1966 году в Казахстане, в городе Павлодаре.
Сыну 15 лет. Сейчас Александр живет с любимой женщиной.
На сегодня записал три альбома: «Со свиданьицем», «Долгая зима» и «Ганджубас». Четвертый альбом должен быть записан к Новому году. Его название пока неизвестно.
Реплика друга
Александр Дюмин, лучший друг и коллега по цеху: — Что я могу сказать о Звинцове Александре Васильевиче? Это близкий мне человек. Человек этот непростой, с определенным прошлым. Хотя был бы он простым, нам неинтересно было бы общаться. Вообще, в этой жизни у вас очень мало друзей. Однажды я услышал такую фразу: «После 30 друзей не ищут, все друзья остались в прошлом. Искренние, настоящие друзья, когда не было бизнеса, не было, что делить». Мне с Саней Звинцовым делить нечего, кроме как площадки, хлеба, чая, всего самого светлого в этой жизни... Если меня что-то смущает, я задаю вопрос этому человеку; если что-то смущает его, он задает вопрос мне. Это и есть настоящие межчеловеческие отношения.